В середине декабря 1993 года в России прошли выборы в Госдуму — первые после «октябрьских событий», в ходе которых Борис Ельцин силой разогнал Верховный Совет. Эти выборы стали едва ли не самыми «демократическими» за всю историю новой России, но их результаты ошеломляли: «демократов» сильно подвинули радикальные партии левого и правого толка.
Руководство США с опаской наблюдало за происходящими в России процессами. Строуб Тэлботт, главный «русский» в администрации Билла Клинтона, поделился своими размышлениями с британцами во время визита премьер-министра Великобритании Джона Мэйджора в Вашингтон в феврале 1994 года. «Он (Тэлботт) уже дал сигнал аналитикам в госдепартаменте пересмотреть политику США в отношении России, правда, он очень переживает, как бы эти известия не утекли», — писал помощник Мейджора Родерик Лайн.
Лайн также отметил, что некоторые сотрудники американской администрации считали ошибкой говорить о настоящем партнерстве с Россией. Первой фигурой среди таких фаталистов был Энтони Лейк, советник Клинтона по национальной безопасности. По словам Лайна, Лейк считал, что Россия «уже начала портиться, что русские не должны думать, что они могут вмешиваться в негативном смысле в разные вопросы только потому, что мы дали им статус партнера».
Эти дебаты о будущем России, безусловно, отражались на одном из главных вопросов внешней политики администрации Клинтона: расширении НАТО. Постепенное открытие архивных документов тех лет позволяет заново взглянуть на эту проблему. Правильно ли тогда действовала команда Клинтона? И не «потеряли» ли США Россию в процессе расширения НАТО?
На второй вопрос можно дать однозначный ответ: нет. Россия никогда не принадлежала Америке, поэтому потерять ее США не могли. Очевидно, что к произошедшему привели в первую очередь внутрироссийские проблемы: великодержавность, токсичные политические нарративы
Могла ли Россия стать частью НАТО?
Уже в начале своего президенства Клинтон столкнулся с твердым намерением стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) вступить в НАТО. Некоторые (например, чешский президент Вацлав Гавел) приводили культурно-цивилизационные аргументы европейской общности. Другие (например, Лех Валенса) били наотмашь: или НАТО, или Польша пропадет во мгле российского неоимпериализма. «Польшу нельзя оставить беззащитной, — говорил Валенса Клинтону, — ей нужны американские мускулы». Клинтон к таким аргументам прислушивался. Учитывая непонятную траекторию развития России, расширение НАТО казалось неплохой гарантией безопасности для Европы. Но как успокоить Москву, где серьезно забеспокоились о том, что такое расширение может провести новые разделительные линии в Европе?
Впрочем, надо сказать, что и Ельцин, и министр иностранных дел Андрей Козырев не были против расширения НАТО. Напротив, они поддерживали его, но при одном условии: Россия должна была стать членом этой организации. В январе 1994 года Ельцин заявил Клинтону: «Россия должна вступить в НАТО первой, после чего могут присоединиться и другие страны Центральной и Восточной Европы. Нужен своего рода картель, состоящий из США, России и европейцев, который способствовал бы обеспечению и улучшению международной безопасности».
Упоминание «картеля» показывает, чего Ельцин хотел добиться во внешней политике. Его «картель» — это версия «концерта великих держав» 19-го века, то есть системы международных отношений, одно из ведущих мест в которой занимала Россия Александра I. Того же пытался добиться в 1945 году Сталин в Ялте. Это же подразумевал Брежнев, говоря Генри Киссинджеру: «Я хочу поговорить с тобой наедине — без свидетелей, без записи. (…) Слушай, вы будете нашими партнерами, мы будем править миром вместе».
«Картель» Ельцина предполагал признание статуса России как незаменимой державы, чьи позиции должны учитываться при решении ключевых проблем современности. Правда, в отличие от России Александра I и СССР сталинских или брежневских времен, Россия Ельцина была великой державой лишь на бумаге. В реальности она находилась на краю финансовой пропасти и нуждалась в поддержке Запада. Желания не совсем совпадали с возможностями.
Козырев полагал, что знает, как решить эту, казалось бы, неразрешимую задачу. Его часто критиковали как «западника», но его «прозападная» позиция была прямым следствием «картельного» подхода к внешней политике. «Быть партнерами США — это самое важное. Более того, надо быть первыми партнерами США, иначе ничего не останется от статуса великой державы», — говорил Козырев на встрече в МИД в 1993 году. Именно поэтому он, как и Ельцин, добивался вступления России в НАТО. На встрече со своим немецким коллегой в мае 1994 года министр упрекнул Запад в нежелании интегрировать Россию: «Почему НАТО не хочет Россию»? Есть какие-то скрытые обиды? Подозрения? Может даже вражда?".
Сегодня ясно, что предположения Козырева были верны. Но помимо настороженности в отношении России, было и кое-что еще: в НАТО опасались, что членство России приведет организацию к развалу. В недавнем интервью Малколм Рифкинд, бывший в 1992—1997 гг. министром обороны и министром иностранных дел Великобритании, прямо сказал мне: «У меня не было никаких сомнений, что Россия никогда не сможет стать полноправным членом НАТО, не лишив эту организацию всего ее смысла».
Козырев, конечно, был не рад такому отношению со стороны Запада и жаловался, что оно только усилит «красно-коричневых» и ослабит Ельцина и его команду. При этом надо отметить, что идею членства в НАТО поддерживали не только Козырев и Ельцин, она была популярна в широких кругах российских элит. Так, спикер Думы, аграрий Иван Рыбкин, пытавшийся в то время балансировать между Ельциным и его парламентскими оппонентами, не только поддерживал вступление России в НАТО, но и говорил о конкретном методе вступления — на правах Франции. В беседе с французскими парламентариями в декабре 1994 года он объяснил свою позицию: «Когда кто-либо говорит о расширении НАТО, то мы предлагаем начать это расширение от Урала. Или же речь может идти о нашем участии в этой организации по примеру Франции».
Речь шла о том, что в 1966 году по инициативе Шарля де Голля Франция вышла из военной организации НАТО, оставаясь при этом участницей политических структур Альянса (вернулась в 2009-м). «Французская модель» избирательного членства в 1990-е гг. была популярна среди российских аналитиков. Правда, на Западе тогда не услышали (или не захотели услышать) предложение Рыбкина. А представители стран Центральной и Восточной Европы вообще считали, что Россию в НАТО допускать ни в коем случае нельзя.
Такое отношение, естественно, вызывало раздражение в Москве. Как выразился депутат Думы Вячеслав Никонов: «Россия надеялась, что ее включат в число цивилизованных стран Запада, но ей разрешают вступать только в те организации, которые доказали свою неэффективность».
От партнерства к конфронтации
Два нарратива — партнерства с Западом и конфронтации с ним — тянули одеяло российской внешней политики в противоположенные стороны. Они и сейчас соседствуют друг с другом, хотя в последние годы преобладают конфронтационные сюжеты. Главное предназначение этих нарративов — легитимация политических элит.
Оба нарратива в какой-то степени зависят от «признания» России Западом (в первую очередь Соединенными Штатами). Один предполагает признание в качестве партнера, что дает России определенные преимущества как участнице «картеля». Другой — признание в качестве врага. Статус врага тоже имеет свои преимущества, например, он дает возможность «защищать национальные интересы» от посягательств «натовцев». При этом «национальные интересы» не всегда отличаются постоянством: «национальные интересы» России как «партнера» Запада во многом отличны от ее же «национальных интересов» в роли «врага».
Россия никогда не принадлежала Америке, поэтому и «потерять» ее она не могла. Но США своим отношением к России как к врагу или как к партнеру, безусловно, влияли на эволюцию национальных интересов России. Можем ли мы сказать, что в 1990-е гг. у России был шанс стать частью Запада, но этот шанс был упущен? История, конечно, не терпит сослагательного наклонения, но в данном случае нельзя не отметить, что звучавшие в то время рассуждения о том, почему Россия никогда не вступит в НАТО и ЕС (она слишком велика, опасна, заражена имперскостью
Очевидно, что в начале 1990-х гг. Москва стремилась вступить в НАТО и была готова рассмотреть все варианты членства, включая «французский». Удовлетворение этих стремлений несло в себе некоторую опасность для НАТО и усилило бы позиции России в системе европейской безопасности. Стоило ли идти на такой риск?
В свое время один из основоположников теории конструктивизма в международных отношениях Александр Вендт писал о том, как структуры самоидентичности формируются под влиянием «практики» в социальных контекстах. Российская самоидентичность тоже определялась в борьбе социальных нарративов, причем оба нарратива (и даже одновременно) служили делу легитимации политических элит.
Нарратив «партнерства» так и не был отброшен: он до сих пор продолжает существовать в тени нарратива авторитарной, «антизападной» России. Энтони Лейк в свое время был прав: Россия «испортилась». Правда, и он сам поучаствовал в этом процессе. В разводе участвовали обе стороны. Российские элиты способствовали ему легитимацией себя через вражду с США, а американские — тем, что не дали (или не захотели дать) возможности легитимации через действительно полноправное партнерство.
Клинтон оказался «реалистом». Но променяв идеалы на реалии, он помог перевести локомотив российской внешней политики на рельсы конфронтации с Западом.
*Статья написана по мотивам исследования автора, опубликованного в Журнале Стратегических исследований
