В июле Кремль провел конституционный референдум, который можно считать завершающим этапом длительного политического цикла. Начавшись в 2014 году с аннексии Крыма, он завершился оформлением нового путинского режима — более репрессивного, нетерпимого, идеологизированного и консервативного. Это режим, который фактически живет внешней повесткой, а все внутриполитические процессы подчинены геополитическим обстоятельствам и логике «осажденной крепости». Его институциональное оформление закреплено в обновленной Конституции, где значительно усилена президентская власть, введены элементы государственной идеологии, размыто разделение властей. Новое оформление имеет и еще одну особенность, которая получает более выраженное наполнение, — все более явное размежевание между реальным процессом принятия решений и официальной системой власти.
Режим Путина всегда характеризовался наличием теневых механизмов обсуждения и принятия политических решений, что, впрочем, не было чуждо и Борису Ельцину (достаточно вспомнить влияние пресловутой «семьи»). Однако общий тренд последних лет — это политическая «сушка» официальных органов власти, утрата ими своей политической субъектности, сужение возможностей для самостоятельного и автономного функционирования в пределах своего поля деятельности. Это когда МИД перестает заниматься дипломатией и превращается в адвоката Кремля, который по своей риторике неотличим от самых одиозных пропагандистов. Когда правительство вместо внятного, стратегически выверенного экономического курса погружается в противоречивый процесс «реализации национальных проектов». Когда социальная политика оживает только в преддверии конституционного референдума или перед федеральными выборами и сводится к банальной раздаче денег. И когда выборы превращаются в административную рутину, лишенную смыслов, конкуренции и разговоров о будущем.
Все это сопровождается показательными процессами в кадровой политике: перестановки начала этого года подтвердили общий вектор на выход политических тяжеловесов и опытных, искушенных фигур из официальных структур. На смену им продолжают приходить молодые технократы, исполнители, комфортные для президента, не задающие вопросов и прекрасно понимающие, что красиво преподнесенные цифры оказывают на руководство страны гораздо более благостное впечатление, чем грустная реальная картина. Не стоит удивляться, если в самые ближайшие месяцы этот процесс «технократизации» захватит и прежде «неприкасаемые» структуры, такие как МИД или ФСБ.
Процесс десубъективизации официальных органов власти, призванный сделать работу Путина более комфортной и менее политически конфликтной, оставляет мало места для инициативы. В публичном пространстве поощряется лишь три типа активности: пропаганда (информационная политика более чем творческая), бухгалтерия (расходы и доходы бюджета, распоряжение суверенными фондами) и «охрана» (вопросы противостояния внешним угрозам, борьба с внутренними врагами, предотвращение бунтов).
Однако конституционная реформа породила ожидания — в Telegram-каналах можно найти сотни постов, посвященных предстоящему преобразованию Госсовета в едва ли не главный центр будущего транзита власти, Совета Федерации — в суперорган с новыми функциями контроля. Нельзя забывать и про любимую путинскую площадку для обсуждения текущей стратегической повестки — Совет Безопасности. Ко всему этому следует относиться с большой осторожностью, а ожидания вряд ли оправдаются.
Если посмотреть с институциональной точки зрения, то Госсовет в новой Конституции не получил никаких реальных полномочий. Это президентский консультационный орган, такой же, как и был прежде, вынужденный теперь довольствоваться лишь расплывчатым упоминанием в Основном законе. В скором времени предстоит принять и соответствующий закон о Госсовете. Это одна из главных интриг сезона. Но он вряд ли будет содержать в себе нормы, способные привести к девальвации роли правительства или тем более администрации президента. Аппаратно статус Госсовета несколько вырос в последние два года — это заслуга кураторов внутренней политики, ищущих для себя механизмы более эффективного влияния на государственный курс. Но учитывая, что прежде он играл исключительно декоративную роль, такое «укрепление» вряд ли стоит считать значимым. Оно скорее привело к дублированию «экспертных» функций, чем к политическому усилению.
Пока не оправдываются, и вряд ли оправдаются, ожидания и насчет Совета Федерации. Недавнее выступление Путина перед сенаторами оказалось рутинным и политически пустым, и даже предстоящее заполнение президентской квоты в сенате возможными уходящими на пенсию тяжеловесами скорее подтвердит неформальный статус верхней палаты парламента как места для политических пенсионеров.
Даже если важные кадровые или институциональные решения будут в скором времени приниматься (а они обсуждаются), сопряжены они будут с еще большей девальвацией политической роли официальных структур, повышением комфортности для Путина, снижением управленческих издержек. Официальный каркас все больше походит на ширму, его акторы мельчают, а повестка расходится с жизнью.
Но параллельно с этим окончательно уходит в тень и реальная политика, процесс принятия стратегически значимых государственных решений. Вся повестка делится на две неравные и неравноценные для Путина составляющие. Первая — это рутина, которую президент с удовольствием делегирует ФСБ, премьер-министру, ЦБ, губернаторам, не особенно ломая голову, как и за счет чего будут решаться задачи. Образуется широкое пространство без Путина — правительство проводит заседания, губернаторы борются с коронавирусом, парламент заслушивает доклады и штампует написанные в тени неизвестными авторами законы. Президент постоянно присутствует при этих процессах, но как фон.
Есть вопросы «вселенского масштаба» — это генная и биоинженерия (новое «атомное» оружие), космос, история и геополитика, искусственный интеллект. Этот набор вопросов далек от обыденной жизни простого россиянина, он «засасывает» Путина, отрывая от каждодневной реальности, оставляя общество один на один с бухгалтерами, «охранителями» и контролерами-администраторами. Путин детально вникает лишь в те вопросы, которые считает соответствующими своему уровню, — а круг таких проблем постоянно сужается.
За официальным каркасом, в недоступной для наблюдателей глубине протекает совершенно другая жизнь: тут «геополитические предприниматели» подменяют собой Минобороны и МИД, верные соратники получают щепетильные миссии, особым расположением пользуются все те, кто умеет удивлять ядерными разработками, новейшими вооружениями, биологическими изысканиями, способностями свободно читать геном человека. Впервые за 20 лет кристаллизуется и политическая роль «семьи», которую президент так долго «прятал». Ядерная медицина и генетика, искусственный интеллект и биотехнологии — новые центры интересов, вокруг которых формируется молодое «поколение» персонально приближенной к Путину прослойки доверенных лиц, идущих на смену стареющим соратникам.
Между этими двумя мирами — закостеневающим и безжизненным официальным каркасом, с одной стороны, и динамичным, завораживающим миром глобальных достижений, с другой, — образуется выразительный диссонанс. И Путину кажется, что он может позволить себе увлечься «высшими материями», так как в его понимании он уже решил одну из главных задач своего президентства — построил стабильную, надежную систему, которую теперь осталось лишь переключить на режим «автопилота». Тут сильная партия власти, конструктивная оппозиция, прочные барьеры на пути внесистемных элементов, лояльное правительство, ответственная элита. Это открывает для него возможность развернуться в сторону совсем иного мира — мира чудесных преобразований, прорывов, беспрецедентных технологий и достижений.
Одна из главных проблем такой конструкции — несоответствие реальным вызовам, возникающим именно в повседневной жизни. Социальная неустроенность, нарушенный диалог власти и общества, подмена политики убеждения политикой принуждения, диспропорции в экономическом развитии, снижение способности системы налаживать каналы для выпуска пара — все это вкупе с девальвацией политической роли лидерства Путина создает критические риски для режима, который в условиях турбулентности может оказаться просто бессильным перед управленческими и политическими вызовами. Логика «само рассосется» ярко проявила себя в ситуации вокруг хабаровских протестов. Главная угроза для Путина — это не реальная оппозиция, а утрата системой способности адекватно и своевременно отвечать на возникающие проблемы. Именно к этому может привести дальнейшая девальвация официальных институтов власти.
