Путинская «Cмертономика»

К концу первого года полномасштабной войны с Украиной в среде отечественных интеллек­туалов созрело понимание, что власть начала активно эксплуатировать тему смерти как чего-то возвышенного и очищающего. «Они сдохнут, а мы попа­дем в рай» еще могло казаться шуткой, но рассуждения о том, что гибель в бою делает прожитую жизнь ценной, как и высказывания многих светских и ду­ховных лидеров о смерти как достижении говорят о том, что идеологически в путинской России если и не доминирует своеобразный культ смерти, то явно распространена «танатопатия», как называет это явление социолог Дина Ха­паева. Если обратиться к теме внимательно, то попытки оценки насильствен­ной смерти как чего-то естественного и даже высокого появились в России по мере ее нынешней фашизации, и параллели с Германией 1930-х годов напрашиваются тут сами собой. Однако Россия — это не классическое индоктрини­рованное тоталитарное общество первой половины ХХ века, когда увлечение борьбой и смертью было повальным (достаточно вспомнить строки из песни: «Смело мы в бой пойдём за власть Советов, И как один умрем в борьбе за это!», даже не вызывавшие вопроса о том, будет ли такой исход победным), а впол­не коммерческое государство, где все решают деньги. Поэтому анализ идео­логем стоит продолжить финансовой оценкой.

Кремль начал полномасштабную войну с Украиной, обещая, что «специальная военная опе­рация» будет вестись силами контрактной армии. «Случайно» по­павшие на фронт срочники в большинстве своем были отправлены домой. Однако вско­ре, вследствие огромной убыли личного состава, российские власти сначала раз­решили набирать в «ЧВК» заключенных, а потом объявили мобилизацию, ко­торая многими рассматривалась чуть ли не как призыв 1941 года. Экспер­ты на разный лад предсказывали, что за «частичной» мобилизацией после­дует и всеобщая, но пока ее не случилось — напротив, военные стали говорить, что кадровый голод в армии преодолен. Как такое может быть — особенно с учетом тех потерь, которые продолжают нести российские военные? Возможно, ответ — в странной связке культа смерти и культа денег.

Оценивая первые меры, которые были приняты российскими властями еще в 2022 году, следует заметить, что контрактная армия, которая вторглась в Украину в феврале, и та, которая сформировалась к концу года, — это совсем разные армии. С одной стороны, контрактник образца, например, 2019 года — это человек, уже имевший опыт военной службы и получавший денежное до­вольствие в 38−42 тыс. рублей до выплаты налогов. Учитывая, что средняя по России зарплата составляла в то время 47,5 тыс. рублей, Министерство обо­роны даже за меньшие деньги получало неплохо обученного солдата (ко­нечно, не стоит сбрасывать со счета, что он находился на полном обеспече­нии и не должен был тратить полученные деньги на повседневные нужды). Если во­ен­нослужащий погибал, его близкие могли рас­считывать на компен­сацию в 3 млн рублей. Условия для контрактника конца 2022 года были со­вершенно иными: его денежное довольствие не могло быть ниже 195 тыс. рублей (в три раза выше официальной средней зарплаты), и к тому же одна только пре­зи­дентская единовременная выплата в случае ги­бели солдата со­став­ляла уже 5 млн рублей) — при этом записаться в армию мог кто угодно, даже че­ловек, не имевший никакого опыта службы. Иначе гово­ря, цена рос­сийс­кого вои­на выросла в разы, а его профессиональные качест­ва снизились в сложно оцениваемой пропорции. С другой стороны, если до полномасштабной войны в Ук­раине армия была четко разделена на контрактную и призыв­ную части (слу­жащие по при­зыву с 2020 года получали 2086 руб­лей в месяц, индекси­руемые на уро­вень инфляции, тогда как контрактники — в десятки раз боль­ше), то для действующей армии все поменялось — теперь и призван­ные в рам­ках мобилиза­ционных мероприятий де-факто являются обыч­ными контрактниками, на ко­торых распространяются нормы о мини­мальной оплате и ком­пенсации, вы­плачиваемые в случаях ранения и смерти (более того, именно щедрость в от­ношении мобилизованных и подтолкнула власти к по­вышению доходов «ста­рых» контрактников в октябре-но­ябре 2022 года). Иначе говоря, смерть на войне в совре­менной России — это не только «почетная судьба», но и выгодная трата собст­венной жизни.

Насколько выгодная? Этот вопрос сейчас вполне стоит поставить, и ответ окажется довольно неожиданным.

Рассмотрим гипотетическую ситуацию с мобилизацией гражданина, который вскоре направляется в оккупированные части Украины, сражается там пять месяцев и наконец не успевает увернуться от шальной пули (ракеты/ снаряда). Обретение его жизнью особого смысла сопровождается в этом случае внушительными выплатами. Прежде всего нужно упомянуть, что в момент мобилизации солдат получает 195−200 тыс. рублей, то есть ему причитает­ся 1 млн рублей по минимальному тарифу за пять месяцев службы. Далее следуют 5 млн президентской единовременной выплаты. Кроме этого, родственники солдата должны получить страховую выплату (сейчас большинство военных застрахованы в страховой компании «Согаз»), сумма которой не может составлять менее 2,968 млн руб­лей. При этом никто не отменял и «обычной» компенсации по случаю смер­ти военнослужащего, принимающего участие в боевых действиях (с 1 января 2023 года таковая составляет 4,698 млн рублей). Наконец, от региональных властей близкие погибшего получат еще как минимум 1 млн рублей (в неко­торых случаях 2 млн, а кое-кто даже 3 млн. Далее мы будем использовать для расчетов минимальную сумму, чуть ниже будет понятно, почему). В итоге по действую­щим законам и правилам родные прослужившего пять месяцев погиб­шего солдата должны получить около 14,8 млн рублей. Это не все: дети могут затем претендовать на пособие (2,8 тыс. рублей в месяц), а вдова — на военную пен­сию (от 21,4 тыс. рублей в месяц) — однако мы не можем знать, сколько вре­мени они будут выплачиваться, поэтому ограничимся, например, тремя го­дами и ситуацией, когда у покойного осталась жена и один ребенок. Общая сумма выплат в этом случае повышается до 15,7 млн рублей. Другие выгоды (на­пример, 60%-ную компенсацию стоимости коммунальных платежей, льго­ты на проезд в транспорте и т. д.) мы учитывать не будем.

А теперь посмотрим на альтернативу — на жизнь, которая бы предстояла нашему герою, если бы Путин не начал «денацифицировать» братскую страну. Предположим, что человек отправился на войну в возрасте 35−40 лет из региона, который может выплатить в случае его смерти 1 млн рублей (таких в России большинство). Например, из Ива­новской области, где официальная средняя зарплата в конце 2022 года сос­тавляла 35 тыс. рублей (подобная же ситуация, замечу, характерна для Кост­ромской, Орловской, Тамбовской, Брянской, Псковской областей, всего Севе­рокавказского федерального округа и многих сибирских регионов, где сред­няя заплата не превышает 40 тыс. рублей в месяц). Так как под мобилизацию попадали мужчины, зарплата которых в среднем по стране превышают жен­скую на 28%, пусть наш солдат получал на «гражданке» 40−42 тыс. рублей. В этом случае все указанные выше выплаты будут равняться его зарплате за 31 год (на самом деле за бóльший срок, так как с зарплаты гражданину при­дется заплатить НДФЛ) — и это означает только одно: если человек уйдет на войну и погибнет в 30−35 лет (а это самый здоровый и активный возраст), его смерть станет эко­номи­чески выгоднее его предстоящей жизни. Иначе говоря, путинский режим не про­сто героизирует и прославляет смерть, но и делает ее рациональным выбо­ром. Для сравнения: в странах, где власть и общество направ­ляют свои ос­нов­ные усилия на улучшение жизни своих граждан, смерть сол­дата оценивается в средний доход жителя страны за 2−3 года (в США, напри­мер, вдова получит единовременную компенсацию в 100 тыс. долларов).

Все сказанное выше относится только к военнослужащим Вооруженных Сил Российской Федерации и Росгвардии, но выплаты осуществляются также и в пользу родственников лиц, имевших контракт с той же «Группой Ваг­нера» (в этом случае речь идет о меньших суммах — распространены сообщения о выда­че 5 млн рублей, причем всегда в наличной форме). Иначе говоря, в России «покупка жизни» поставлена на поток и вопрос состоит только в том, действительно ли компенсация средней зар­платы за всю предстоящую трудовую жизнь является «равновесной» суммой или властям придется ее повышать. Последняя перспектива каже­тся довольно отдаленной, так как условия и так выглядят привлекательными, но важно другое: в российскую армию вливаются и будут вливаться гражда­не из относительно бедных регионов, причем в основном получающие низ­кие доходы даже по местным меркам. Соответственно, прошедшая все тя­готы службы масса военнослужащих будет существенно отличаться даже от среднего россиянина, а стремление устроить очередной «победоносный» поход будет только расти.

Между тем российские власти не рассматривают этот фактор в качестве риска. Напротив, они настоятельно стремятся сделать нынешнюю практику нормой, обеспечивая все большие льготы для военнослужащих. Так, например, объявлено, что не только государственные выплаты, но и любая по­мощь мобилизованным, откуда бы она ни исходила, не облагается НДФЛ, а по­лу­ченные «гробовые» не включаются в конкурсную массу в случае банкротства лица, которому они выплачены. Парадоксально, но Кремль всерьез рассчи­тывает на позитивный экономический эффект от создания высокооплачива­емой контрактной армии: если исходить из численности мобилизованных и контрактников в 400−450 тыс. человек, то их минимальное суммарное денеж­ное довольствие составит около 1 трлн рублей в год; приблизительно такую же сумму государству придется выделить на компенсации убитым и ране­ным, даже если таковых за год наберется 50 и 100 тыс. человек. Данные суммы составляют почти 10% расходов довоенного федерального бюджета, и некоторые уже предсказывают появление социальной группы «молодых богатых» и даже строят планы на то, как их деньги бу­­­дут способствовать реализации долгосрочных инвестиционных программ. В общем, «смертономика» становится своего рода новой нормой для власти и обслуживающих ее интересы экономистов.

Конечно, делать далекоидущие выводы на основании всего полутора лет войны было бы преждевременно — пусть даже история показывает, что разного рода выплаты и компенсации легко повысить, но практически нереально сократить. Однако ясно одно: российские влас­ти оперативно, после необходимой «идеологической подготовки», выстроили в стране систе­му, в которой жизнь не является заведомо оптима­льным экономическим вы­бором человека. Не стоит сомневаться, что сопутствующий этому открытию переворот в сознании отразится на всей социаль­ной сфере — от здравоохране­ния до пенсионной системы. Страну приучили к смертям и показали их эко­номическую привлекательность.