В начале 1990-х годов Польша и Россия относились к категории государств, подававших надежды на успешный переход от советской модели социализма к демократии. Обе страны эту категорию уже давно покинули, но в противоположных направлениях. К моменту, когда Польша стала членом Европейского Союза, Владимир Путин заканчивал создание «вертикали власти», окончательно поставив Россию на рельсы авторитаризма. С тех пор российско-польские отношения неизменно ухудшались. Редкие моменты потепления были скорее исключениями, которые не меняли общего тренда на рост взаимной отчужденности и непонимания. Одна из главных причин этого кризиса — несовместимость идентичностей политических элит двух стран.
В отличие от польского общества, вступившего в XXI век с отчетливой политической и идеологической преемственностью, ситуация с российской идентичностью более сложная. Содержательной трансформации института власти и переоценки советского прошлого в России так и не произошло, а демократические традиции и институты в стране крайне слабы и уязвимы. Многие россияне старшего поколения продолжают позиционировать себя «советскими людьми» и испытывают устойчивые симпатии к таким коммунистическим деятелям, как Иосиф Сталин и Леонид Брежнев. Стороннего наблюдателя может удивить, что в мировоззрении среднестатистического россиянина трепетное отношение к советским диктаторам уживается с декларируемой, вновь обретенной религиозностью. Ведь именно в советский период РПЦ пережила сильнейшие гонения и репрессии со стороны власти. Это противоречие вполне объяснимо. Выросшее в условиях патернализма общество оказалось совсем не готовым к стремительному крушению советской экономики и переходу к новой системе координат. Многие так и не смогли найти свое место в изменившихся условиях. Ностальгия по коммунистической эпохе стала естественной реакцией на потерю привычного и размеренного образа существования, ранее гарантированного государством. При этом, оказавшись в сложной жизненной ситуации, население стало чаще обращаться за эмоциональной поддержкой к религии.
На протяжении последних 25 лет такая мировоззренческая позиция оказывала существенное влияние на электоральные предпочтения многих россиян, что, несомненно, учитывалось российским истеблишментом в процессе принятия политических решений. Неоимперские настроения среди населения поддерживали не только коммунисты и националисты, но и либерально ориентированная часть элиты. Политикам казалось, что предъявляя территориальные претензии соседям, им удастся отвлечь внимание россиян от болезненных последствий экономических реформ. К концу 1990-х годов стало очевидно, что Кремль не способен реализовать полноценный переход к рыночной экономике и либеральной демократии. Закономерным следствием этого стала постепенная ресоветизация внешней политики России. Среди ее элит возобладало стремление создать «нормальную великую державу», а не обычное демократическое государство с независимыми ветвями власти и институтами гражданского общества. Следовательно, международные отношения представляются им глобальным соперничеством великих держав за сферы влияния с тем лишь отличием, что в период Холодной войны таких держав было две — США и СССР, а сейчас этим статусом обладают 6−7 стран. Разумеется, российское руководство никогда не включало Польшу в число таких стран и рассматривало ее не как субъект международных отношений, а как предмет торга между великими державами, с которыми Москва старается выстраивать «особые отношения».
Идентичность российских правящих кругов имеет противоречивую природу и находится в стадии глубоких трансформаций. Им так и не удалось провести четкую и акцентированную смысловую границу, отделяющую историю, идеологию и ценностные ориентиры СССР от новой России. С одной стороны, Россия хочет видеть себя наследником российской и советской империи, свидетельством чего является стремление сохранить свой особый статус в международных отношениях наряду с США. Идентичность российского политического класса в последние 20 лет строилась преимущественно на событиях истории СССР с положительной коннотацией, игнорируя ее мрачные страницы. Жизненный уклад советского общества и сегодня вызывает положительные ассоциации у значительной доли населения России. С другой стороны, сегодня в России можно найти многое, что в советские времена находилось под запретом или вовсе не существовало: институт частной собственности, свобода вероисповедания, возможность свободного выезда за рубеж, изобилие товаров в магазинах и многое другое. Жить и потреблять по-европейски — одна из самых распространенных ценностных установок современных россиян. При этом в России очень неохотно признают, что коммунисты не смогли построить справедливое и благополучное общество, а СССР никогда не был раем для своих граждан.
Польский диссидент и основатель влиятельной Gazeta Wyborcza Адам Михник неоднократно говорил о себе как о «антисоветском русофиле». Можно сказать, что в этих словах заключено кредо Польши по отношению к России. Дуализм идентичности российских политических элит и их нежелание отмежеваться от советского исторического наследия создают в Польше впечатление, что Россия незначительно меняется снаружи, но остается все той же советской и потенциально агрессивной внутри. Значительная часть польского общества скептически оценивает российские трансформации, полагая, что ценностно-идеологические основы российской власти унаследованы от советской империи. Особую тревогу вызывает то, что Россия отказывается возложить ответственность на СССР за навязывание коммунистических порядков в странах Центральной и Восточной Европы после Второй мировой войны и даже настаивает на безусловном признании «вечного долга» за освобождение Европы от нацизма. Поэтому в Польше полагают, что примирение по сложным вопросам истории и создание условий для добрососедских отношений не является целью внешней политики Москвы. Главная цель — фрагментировать геополитическое пространство Центральной Европы и ослабить своих конкурентов (НАТО, США и ЕС) за сферы влияния.
Нежелание российских элит признавать ошибки СССР вызывает в Польше не только недоумение, но также еще более настойчивое стремление к утверждению истины об истории советско-польских отношений. Это нашло свое выражение в исторической политике, которая заняла важное место во внешней политике Польши. Главным ее лозунгом стал поиск исторической правды и очищение прошлого от национального нигилизма и морального релятивизма. В таких условиях Кремль по сути вернулся к советской тактике «какнасчетизма» конца 1980-х, когда СССР в ответ на обвинения в Катынском преступлении пытался предъявить в адрес Польши контрпретензии, связанные с судьбами красноармейцев, попавших в польский плен в 1919—1920 гг. Подобного рода контрпретензии являются весьма спорными и использовались исключительно в целях защиты идеологических основ советской идентичности. Польское правительство постоянно обуславливало позитивное развитие отношений с Москвой осуждением советских преступлений, совершенных в отношении поляков. Но в Кремле такая постановка вызывает и будет вызывать неизменно негативную реакцию, поскольку она подрывает миф о советском величии, используемый для легитимизации власти политических элит. Выбирая между улучшением отношений с Варшавой и возможностью продлить свое пребывание у власти, российская элита, несомненно, предпочтет второе. Поэтому при президенте Владимире Путине положение вещей в российско-польских отношениях вряд ли изменится.
Тем не менее, это вовсе не означает, что Польша и Россия обречены на враждебные отношения. В силу естественных демографических изменений российского общества актуальность советских мифов будет постепенно снижаться, и политическая элита будет вынуждена реагировать на это сменой риторики. Это должно открыть окно возможностей для улучшения отношений с соседними государствами. Насколько оно будет использовано — зависит только от скорости и глубины перемен в самой России.
Данная статья является частью цикла «Сценарии развития отношений между Россией, Европой и США». Серия публикаций подготовлена журналом Riddle при поддержке Школы передовых международных исследований Университета Джонса Хопкинса, Немецкого общества внешней политики (DGAP) и Фонда Роберта Боша.
