После окончательного краха Договора о РСМД (ДРСМД) одной из главных проблем в сфере ядерного нераспространения, разоружения и контроля над вооружениями является туманная перспектива продления действующего Договора о сокращении наступательных вооружений 2010 года (СНВ-3/ New START). Эта проблема неожиданным образом усугубилась в результате ядерной аварии под Северодвинском. И дело не в радиоизотопной установке, которую там испытывали, — она, судя по всему, не имеет отношения к ядерным вооружениям.
Дело в том, что ради сокрытия изотопного следа, возникшего в результате этого трагического инцидента, российская власть пошла на отключение на своей территории автоматических станций радионуклидного мониторинга. Эти станции призваны точно зафиксировать, если какая-то из стран испытывает ядерное оружие. Они передают информацию об изотопах в атмосфере в международный центр данных в Вене, который действует под эгидой Подготовительной комиссии Организации по Договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ПК ОДВЗЯИ/ CTBTO Preparatory Commission).
Правда, сам договор в силу еще не вступил — для этого требуются еще ратификации со стороны Египта, Израиля, Индии, Ирана, Китая, Северной Кореи, Пакистана и США. Сама Россия подписала ДВЗЯИ в сентябре 1996 года, а ратифицировала в июне 2000-го, и это так или иначе придавало больший вес ее дипломатической позиции в рамках ядерного нераспространения и разоружения. Однако своими действиями по отключению станций мониторинга она эту позицию девальвировала. Таким образом, и прекращение ДРСМД, и «махинации» со станциями мониторинга, и неопределенность относительно ДСНВ — все это негативно влияет на международную систему контроля вооружений. Отсюда возникает вопрос: почему Москва, на протяжении десятилетий делавшая ставку на поддержание и развитие этой системы, так равнодушна к ней сегодня?
Разоружение как дипломатический рычаг
В 1960-е — начале 1990-х гг. переговоры и соглашения по ядерным вооружениям и разнообразным сопутствующим вопросам стали и важным механизмом, и символом биполярной системы международных отношений — они регулировали и сокращали реальную военную угрозу. Более того, к концу холодной войны накопленные СССР и США избыточные ядерные арсеналы представляли угрозу уже и для самих обладателей. Во-первых, риск различных инцидентов и аварий с течением времени только возрастал, но для сокращения запасов ядерного оружия и его носителей требовалось обоюдное доверие. А во-вторых, в случае конфликта его эскалация до глобальной ядерной войны стала во многом автоматической и не оставляла руководству двух стран достаточного места для политического урегулирования по образцу Карибского кризиса. Все эти причины сформировали тот общий интерес, который обеспечил появление и, что важно, выполнение заключенных в тот период соглашений.
После холодной войны процесс сокращения ядерных вооружений приобрел собственную политическую логику. Россия и США вынуждены были продолжать сокращение своих ядерных арсеналов уже не только в силу их избыточности для эффективного обеспечения безопасности. Своим примером они поддерживали международный режим контроля над вооружениями и обеспечивали международную легитимность своих действий в сфере ядерного нераспространения.
Интерес Москвы здесь был еще большим. В силу серьезных экономических проблем она была объективно заинтересована в снижении максимальных значений по развернутым боеголовкам и носителям. Кроме того, высокий международный статус России, который за прошедшие десятилетия так и не был обеспечен ни устойчивым экономическим развитием и уровнем жизни граждан, ни научно-техническими достижениями, ни привлекательностью ее общественно-политического устройства, держится на трех опорах. Две из них — это постоянное место в Совете Безопасности ООН и взаимозависимость партнеров в рамках Международной космической станции. Но главной опорой являются как раз двусторонние отношения с американцами в области стратегических вооружений и усилия в сфере ядерного нераспространения. Именно это, например, позволило Кремлю урегулировать отношения с Западом после российско-грузинской войны 2008 года — основным итогом «перезагрузки» того времени как раз и стал новый Договор СНВ.
Однако у «ядерного рычага» российской внешней политики есть объективное ограничение. Поэтапное сокращение стратегических вооружений снижало политическую ценность каждого нового шага на этом пути, а все политические бонусы от подписания и ратификации ДВЗЯИ и бессрочного продления Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) были давно использованы. Что касается ядерных программ Ирана и КНДР, то ужесточение позиции в их отношении снижало свободу рук Кремля в соответствующих регионах и требовало тратить силы без надежды на быструю выгоду.
Действовать в духе доброй воли и всерьез предложить новое сокращение ядерных вооружений до уровней Франции, Великобритании и Китая с последующим выходом на многосторонние переговоры по разоружению Кремль тоже не может. Хотя безопасность России от этого никак не пострадает, а экономически страна еще и выиграет. Просто иначе теряется исключительное положение России в отношениях с США. Также Москве не удалось склонить Вашингтон к новым договоренностям по противоракетной обороне, что могло бы эту исключительность дополнительно укрепить. Окончательное осознание, что наличие ядерного арсенала больше нельзя конвертировать в былую политическую прибыль за счет его сокращения, к российской власти пришло как раз вскоре после подписания нынешнего ДСНВ. Речь о событиях «арабской весны» и последовавших за ней конфликтов в Ливии и Сирии. Вкупе с внутренней эволюцией российской политической системы в те же годы все это привело к тому, что и в сфере разоружения и контроля над вооружениями Россия перешла к радикальной внешнеполитической тактике.
Слом парадигмы и возможные последствия
После войны в Грузии в 2008 году Москва постаралась провести глубокую военную реформу. Ее долгосрочной целью было создание таких обычных вооруженных сил, которые бы позволили России быть второй после США военной державой по способности проецировать силу за пределы своих границ. При этом технологическое отставание российской оборонной промышленности планировалось компенсировать за счет сотрудничества с европейскими и американскими компаниями. Это должно было дать Кремлю еще одну опору для поддержания своего международного статуса и дополнительные внешнеполитические рычаги. Однако все перевернули аннексия Крыма и последующая война на Донбассе.
Одним из недооцениваемых последствий этих событий стало нарушение Россией Меморандума о гарантиях безопасности в связи с присоединением Украины к Договору о нераспространении ядерного оружия (1994 г.), более известного как Будапештский меморандум. Проще говоря, Россия как ядерная держава обязалась уважать границы Украины в обмен на отказ последней от советского ядерного оружия. В этой связи символично, что уже в 2015 году очередная обзорная конференция ДНЯО, проходящая каждые пять лет, закончилась ничем. Также нет ничего удивительного в том, что Москва полностью потеряла инициативу по вопросам ядерных программ Ирана и Северной Кореи. Параллельно шло разрушение Договора РСМД, о российской роли в котором написано уже достаточно (например, тут и тут). И здесь уже отключение станций ядерного мониторинга после аварии под Северодвинском стало вполне закономерным шагом.
Получается, главная основа высокого международного статуса России подверглась эрозии (наряду с космическим сотрудничеством). Заместить или дополнить ее другой основой в виде боеспособных и мобильных обычных войск Москва смогла лишь частично. Вот эта незавершенность и кардинальный пересмотр основ политики по контролю над ядерными вооружениями и будет определять российское поведение относительно продления нынешнего Договора СНВ. И здесь Кремль может действовать по одному из следующих сценариев.
Консервативный сценарий: Российская власть остановится в демонтаже существующей системы контроля над ядерными вооружениями и постарается сохранить Договор СНВ. К тому же на обзорной конференции ДНЯО в 2020 году миру надо будет предъявить хоть какие-то усилия по выполнению Статьи VI, кроме ставших стандартными обвинений в адрес США. Продление нынешних условий договора еще на 5−10 лет после 2021 года позволит Москве сохранить лицо и оставить ситуацию в предсказуемом для нее самой русле. Приятным бонусом здесь будет полноценный саммит Владимира Путина с Дональдом Трампом.
Сценарий «медовой ловушки»: Путин включит опцию «доброго следователя» и выступит с инициативой очередного договорного снижения потолков стратегических вооружений соразмерно реальным промышленным возможностям России — например, с нынешних 700 до 500 развернутых носителей (у России сейчас немногим более 500). Москва от такого шага в любом случае ничего не потеряет, зато сможет частично восстановить свои позиции, а заодно расшатать единство американцев и европейцев в отношении России. Конечно, даже в случае реализации это будет далеко не «большая сделка» между Путиным и Трампом, но краткосрочный международный эффект она произвести способна. В случае же американского отказа репутационные потери понесут только США.
Радикальный сценарий: Кремль продолжит следовать собственной радикальной тактике и не будет предпринимать реальных усилий по сохранению ДСНВ, руководствуясь той логикой, что возврат к прежнему наращиванию ядерных арсеналов все равно невозможен. Торпедирование СНВ на деле может сопровождаться предложениями по увязке договора с вопросами противоракетной обороны, космоса и наличием ядерного оружия у Франции и Великобритании как американских союзников по НАТО. Правда, после этого уже весь международный режим нераспространения и контроля ядерного оружия окончательно окажется под угрозой. Однако Москва получит возможность сделать свои стратегические вооружения полностью непрозрачными для американцев и затем ожидать, когда Вашингтон под давлением союзников все-таки согласится обсуждать ее повестку.
Договор СНВ сам по себе больше не является ценностью для России. Сегодня она склонна рассматривать его лишь как разменную монету во внешнеполитической игре.
