На пике первой волны пандемии COVID-19 в апреле-мае экономисты опасались, что ВВП России упадет на 8−10% по итогам года. Однако нерабочие апрель и часть мая так и остались низшей точкой для экономических показателей, после чего на фоне довольно быстрого снятия карантинных ограничений началось помесячное улучшение экономической динамики. В итоге в сентябре российское правительство одобрило прогноз Минэкономразвития, согласно которому снижение ВВП за весь 2020 год составит только 3,9%. Министр экономического развития Максим Решетников заявил 25 декабря, что экономика может сократиться на 3,8%.
Кремль и правительство регулярно упражнялись в сравнении глубины экономического спада в России и на Западе, гордясь тем, что в России он оказался не таким сильным. О чем власти не говорят, так это о том, что ограниченное падение во многом является оборотной стороной структурных недостатков российской экономики — например, низкой доли малого и среднего бизнеса, по которому пандемия повсюду ударила сильнее. В России она составляет не более 20% ВВП, тогда как в США — 44%, в Великобритании — около 50%, в Германии — 54%. Среднегодовой рост российской экономики в 2013—2019 гг. составил 0,9%, а с учетом ожидаемого падения в 2020 году — менее 0,3%, что по сути является стагнацией.
В октябре показатели заболеваемости и смертности от коронавируса в России вновь пошли вверх и вскоре превысили официальные уровни весенней первой волны. В регионах начали вводить повторные ограничения, но не такие жесткие, как весной. По данным российского ЦБ, население вновь переключилось в режим экономии. Банк России и Международный валютный фонд прогнозируют, что спад ВВП по итогам 2020 года составит около 4%, Счетная палата РФ — 4,2%, Организация экономического сотрудничества и развития — 4,3%.
Власти решили не закрывать экономику во второй раз
На фоне второй волны коронавируса, которая достигла пика в ноябре-декабре, Кремль и федеральное правительство не стали вводить повторный карантин. Российские регионы тоже не приняли жестких ограничительных мер. Понятно, что это объясняется страхами властей за экономику и категорическим нежеланием снова увидеть падение ВВП на 9% (в годовом выражении), как это было в апреле-мае. Однако эпидемиологическая ситуация в стране продолжает ухудшаться, не встречая пропорционального ответа государства. 24 декабря в России официально выявили рекордное за сутки количество заболевших COVID-19 — 29,935 тыс. человек. Общее количество зарегистрированных случаев заражения с начала пандемии перевалило за 3 млн (эта цифра, разумеется, не учитывает тех, кто болел бессимптомно, не обращался за медпомощью или кому не был поставлен правильный диагноз).
Так называемая избыточная смертность в стране за время пандемии к концу октября достигла 179,7 тыс. человек — на 18% больше среднего показателя за предыдущие несколько лет, согласно расчетам Financial Times. В ноябре 2020 года общая смертность, по данным Росстата, подскочила на 56% по сравнению с ноябрем предыдущего года, или на 78,5 тыс. человек (включая 35,6 тыс. человек с подтвержденным коронавирусом). Избыточная смертность показывает влияние COVID-19 в широком смысле, поскольку во время пандемии люди умирают не только от подтвержденного коронавируса, но и от невыявленного COVID-19, хронических заболеваний, обострившихся в этот период, или из-за сокращения плановой (в том числе экстренной) медицинской помощи в тех случаях, когда речь идет не о коронавирусе. Превышение нормы смертности на 18% в 2020 году ставит Россию в число стран, лидирующих по этому показателю, наряду с Испанией, Бразилией, Великобританией и США. Это неудивительно, учитывая тяжелую обстановку с коронавирусом в российских регионах, где не хватает врачей и машин скорой помощи, а больных, страдающих не от COVID-19, зачастую отказываются госпитализировать.
Можно спорить по поводу эффективности локдаунов и их побочных эффектов (хотя успех таких стран, как Германия, Дания или Норвегия, выражающийся в отсутствии избыточной смертности, отчасти объясняется как раз быстрыми и жесткими ограничительными мерами), но проблема российских властей в том, что никакой публичной дискуссии о сравнительной цене локдауна и человеческих жизней не было. Вместо этого чиновники правительства акцентируют внимание на том, что экономика прошла спад лучше, чем ожидалось, и может сократиться по итогам года лишь на 3,8%. Впрочем, стоит признать, что политика властей находит молчаливую поддержку у большинства населения. Как показывают опросы Высшей школы экономики (ВШЭ), многие недовольны карантинными ограничениями, что отражает «инфантилизм значительной части населения».
Бюджетные стимулы могут быть свернуты преждевременно
В 2020 году российское правительство было вынуждено резко нарастить бюджетные расходы: если до пандемии планировалось потратить 19,7 трлн рублей, то текущий план Минфина (по состоянию на 21 декабря) предусматривает максимальные расходы за весь год на сумму 23,9 трлн рублей, или 22,3% ВВП. За несколько дней до нового года было потрачено около 22 трлн рублей, что в процентном отношении к ВВП (20,6%) уже стало крупнейшим значением с 2010 года.
По данным Минфина России, прямые антикризисные расходы федерального бюджета составят около 4 трлн рублей, а совокупный «фискальный импульс» (то есть изменение бюджетного баланса по сравнению с 2019 годом по всей бюджетной системе — в результате резкой смены профицита на дефицит) оценивается властями более чем в 9% ВВП. Антикризисные траты государства сыграли свою роль в смягчении рецессии и, в частности, обеспечили неувеличение уровня бедности в стране в 2020 году (предположительно, по оценкам Всемирного банка).
Однако уже с 2021 года начнется ужесточение бюджетной политики, которое будет тормозить восстановительный рост экономики. Это отнимет до 2% ВВП в следующем году. Расходы федерального бюджета в номинальном рублевом выражении снизятся впервые в новейшей истории России и опустятся до 18,6% ВВП (уровень 2013−2015 гг.). С учетом небольшого госдолга (и, как следствие, возможности наращивать его более агрессивно) и значительных сбережений в Фонде национального благосостояния Россия могла бы позволить себе потратить больше в 2021 году — об этом заявили, в частности, МВФ и Всемирный банк. Но вместо того чтобы больше занять на рынке в последующие годы, Кремль решил профинансировать часть социальных мер за счет повышения подоходного налога на состоятельных граждан (увеличение НДФЛ на 2 процентных пункта для состоятельных россиян и введение НДФЛ в отношении процентных доходов по крупным банковским вкладам и облигациям).
Со второй половины 2020 года правительство почти не вводило новых мер поддержки населения и бизнеса (исключением стали предновогодние разовые выплаты семьям с детьми по 5 тыс. рублей на ребенка, что эквивалентно примерно 14% среднедушевого месячного дохода в стране). Такая ситуация порождает недовольство населения, которое ощущает себя брошенным, констатировали социологи ВШЭ в декабре.
Доходы россиян снова падают
В 2020 году реальные располагаемые доходы россиян, по прогнозу правительства, упадут на 3%, по прогнозам независимых экономистов — на 4−5%. Гражданам не привыкать к падению доходов: они снижались непрерывно в 2014—2017 гг. и к концу 2020 года будут на 10% ниже «докрымского» 2013 года даже при более оптимистичном прогнозе правительства. В 2021 году реальные доходы населения восстановятся в лучшем случае на 2,5−3%.
Антикризисная программа правительства затормозила падение доходов населения, но не так сильно, как могла бы. В составе общего пакета мер в 2020 году (4 трлн руб.) на прямую поддержку доходов граждан через выплаты семьям с детьми и безработным приходится около 20% (0,8 трлн руб.). Это 1,3% совокупных денежных доходов населения за 2019 год. Социальная помощь распределялась неравномерно в силу самого дизайна выплат: акцент был сделан на семьях с детьми младшего возраста, причем часть мер носила единовременный характер. В результате получилось так, что антикризисная социальная поддержка разделила население на выигравших и проигравших. К числу последних относятся неформальные работники (в России на теневой рынок труда приходится около 20% всей занятости), семьи с детьми старшего возраста и молодежь. Такое положение дел усиливает недоверие людей к государству и социальное недовольство.
В результате пандемии доля среднего класса в России сократилась с 24% до 22,5%, а люди, находящиеся за официальной чертой бедности (13,2% общей численности населения по итогам первого полугодия 2020 года), стали еще беднее, утверждает Всемирный банк. Кризис также усилил риск увеличения межрегионального неравенства в доходах: по последним данным Росстата за третий квартал 2020 года, средний доход жителей Москвы в 4,2 раза превышает средние заработки в пяти беднейших регионах России.
Для властей — на уровне публичного дискурса — тема падающих доходов населения занимает одно из первоочередных мест. Неслучайно, в декабре государственное телевидение показало, как Владимир Путин отчитывает министра экономики за резкий рост цен на базовые продукты питания (чем выше инфляция, тем ниже реальные располагаемые доходы, особенно для бедных граждан). Сразу после этого правительство установило новый механизм предельных розничных цен на социально значимые продукты. Однако на самом деле государство все последние годы ставило в приоритет макрофинансовую стабильность, а не благосостояние граждан. Этому способствовала исторически повышенная терпимость российского населения к низким доходам, которые практически не отражаются на официальных рейтингах президента. По сути, с 2014 года, когда началось падение реальных доходов граждан, режим Владимира Путина окончательно отказался от неформального общественного договора, обеспечивавшего избирателям рост благосостояния в обмен на невмешательство в политику и безразличие к политическим свободам, а нового договора государство не предложило.
Доверия к реформам становится все меньше
В январе 2020 года Владимир Путин поменял кабинет министров и главу правительства. Дмитрий Медведев, возглавлявший правительство с 2012 года, был отправлен в отставку, хотя и не выпал из обоймы потенциальных преемников, будучи назначенным заместителем председателя Совета безопасности. Его место занял Михаил Мишустин, дружно охарактеризованный СМИ как «успешный технократ», которому удалось реформировать Федеральную налоговую службу (ФНС). Мишустин привел в правительство несколько «своих» людей из ФНС, а к концу 2020 года избавился почти от всех министров старой медведевской команды.
Мишустин и его правительство сразу стали ассоциироваться с новыми приоритетами госполитики, такими как цифровизация, дебюрократизация и вообще обновленная модель госуправления. Дискурсивно прежний кабинет министров предстал как «инерционный» и «архаический», а на смену ему, наконец, пришло «прогрессивное», «новаторское» и «технологичное» правительство, ориентированную на проектную логику — как в бизнесе.
Но на самом деле реформы и новаторские подходы Мишустина пока не сумели создать новое качество госуправления. Считается, что амбициозные планы команды Мишустина спутала пандемия, и отчасти это правда. Однако есть большие сомнения в том, что ему удастся содержательная модернизация экономики и госаппарата. Любая отраслевая или административная реформа последних лет либо приводила не к тем результатам, которые декларировались, либо заставляла видеть в них второе дно.
Так, «мусорная» реформа, стартовавшая в 2019 году, ассоциируется прежде всего со строительством мусоросжигательных заводов, вызывающих протесты населения, и возросшими тарифами для потребителей за вывоз отходов. Огромный новый рынок мусора поделили между собой люди, связанные с региональными и федеральными чиновниками, и приближенные к Кремлю олигархи. Другая реформа — по устранению административных барьеров для бизнеса («регуляторная гильотина»), предполагающая в том числе отмену неактуальных требований советского времени, — никак не затронула хронические институциональные проблемы России, включая отсутствие верховенства закона, слабую защиту собственности и доминирование госсектора в экономике. Правительство в 2020 году отменило тысячи советских актов, включая давно забытые приказы и декреты 1917 года, но возникает подозрение, что тем самым создается лишь видимость решительных действий. При этом ключевой фактор современной России — силовики и спецслужбы, последовательно расширяющие свой репрессивный аппарат и все чаще вторгающиеся в экономику и бизнес, — остаются за скобками любых реформ. И единственный человек, который, исходя из объема своих формальных и неформальных полномочий, мог бы повлиять на это, во многом опирается на силовой класс и, по сути, становится его заложником.
