В июне 2019 года произошло сразу же несколько скандалов в российской академии: громкие увольнения политологов Александра Кынева и Елены Сироткиной из НИУ ВШЭ, и Валерия Соловья из МГИМО, а также решение руководства СПбГУ сократить количество преподавателей Института истории, вызвавшее протесты студентов.
Увольнения, так или иначе связанные с политикой, — конечно, не новое для России явление. Такое давление на университеты происходит уже весьма продолжительное время, начиная с атак на отдельных преподавателей региональных вузов, заканчивая случаями лишения аккеридатаций и лицензий целых учебных учреждений («Шанинка» и Европейский университет в Санкт-Петербурге, сумевший недавно вернуть аккредитацию). Но содержательная публичная дискуссия о возможностях социальных и гуманитарных наук в условиях авторитаризма возникла, пожалуй, впервые. Не в последнюю очередь это связано с тем, что скандалы развернулись вокруг политических исследований, их фигурантами оказались люди и университеты с внушительным публичным ресурсом.
Данный текст — это не продолжение расследования случившегося, а скорее попытка посмотреть на возможности существования на международном академическом рынке политологических исследований, произведенных в несвободных политических режимах. В действительности политическая наука может существовать и в автократиях, но ценой издержек, снижающих ее конкурентоспособность. Представьте себе забег спринтеров, только один из участников побежит, например, в мешке или скафандре. Это как минимум неудобно.
Академические свободы в России
Академические свободы — это часть гражданских и политических свобод, которые, как известно любому студенту-политологу, в авторитарных режимах не обеспечиваются. Однако даже среди устойчивых и относительно экономически развитых авторитаризмов существует некоторое разнообразие репрессивности академической сферы. Где-то репрессивные действия носят преимущественно структурный характер в духе запрета на получение иностранного финансирования и иных форм регулирования сферы науки и образования (единые учебники, стандарты
Международный проект Scholars at Risk (SAR) в первую очередь фиксирует точечные покушения на академические свободы — от увольнений и угроз до тюремных заключений и убийств. Даже делая скидку на невзвешенность данных на душу академического населения и иные погрешности, Россия по этому показателю не выглядит «чемпионом». Наиболее репрессивным режимом по отношению к академии оказывается Турция, в то время как Сингапур, несмотря на отсутствие электоральной демократии, фактически не преследует ученых (не считая одного непродления контракта на факультете журналистики). Хуже России выглядит и Китай — в его случае мы также должны учитывать закрытость китайского режима и то, что если данные по Турции скорее представлены адекватно, то данные по Китаю серьезно недопредставлены. Увы, SAR не располагает данными по Казахстану, который служил бы для России ближайшим референтным случаем. Но в целом мы видим, что авторитаризмы репрессируют по-разному, и Россия, как ни странно, ближе к Сингапуру, чем к Китаю.
Доля политических преследований в академии: Россия в сравнении с Китаем, Турцией и Сингапуром
Источник: SAR
Стоит ли становиться академическим политологом, если вы живете в России?
Если коротко, то нет. Стоит вспомнить сравнение с бегом в мешках. Однако что делать, если вы уже оказались в этой области? Стоит ли вообще заниматься политическими исследованиями, например, вопросами смены режимов, электоральной политики или протестных движений, там, где эти темы являются подцензурными в СМИ? Особенно в условиях исключительно государственного финансирования. На первый взгляд это выглядит рискованной миссией или, по крайней мере, уделом людей, которые не планируют делать административную карьеру в своих университетах.
Недавняя дискуссия в соцсетях высветила несколько позиций по этому вопросу:
1) политическая наука «здорового человека» не может существовать в недемократической стране, поскольку требует гражданских и политических свобод, а если и существует, то в формате подготовки пропагандистов;
2) политическая наука может существовать, но лишь в рамках «безопасных» и финансируемых государством направлений, все остальное — на свой страх и риск;
3) политическая наука может существовать, однако пробиваться придется, по выражению Константина Сонина, «сквозь асфальт».
Первый пункт кажется теоретически самым последовательным, но практика показывает, что другие позиции имеют эмпирические подтверждения. Пример ЕУСПб и НИУ ВШЭ наглядно демонстрировал, что можно публиковаться в ключевых журналах за рубежом и не ретушировать слово на букву «а». Несмотря на укрепление авторитаризма в стране, академические политологи в последнее десятилетие сделали очень важный рывок, существенно укрепив методологическую базу и выбравшись из гетто описательных исследований. К тому же ведущие политологические факультеты страны стали поставщиками талантливых выпускников в аспирантуры ведущих университетов мира.
Попробуем разобраться в механизмах академической цензуры с помощью инструментов самой политической науки, рассмотрим риски и ресурсы политологической карьеры. Политологам нужны ресурсы в виде исследовательских грантов и связей в академическом сообществе. При этом крупные финансовые проекты и выбор неоднозначных тем сопровождаются рисками. Разберем их по порядку.
Риски
Для начала хотелось бы вспомнить любопытный пример из политических исследований. В каком случае члены участковых избирательных комиссий будут усерднее помогать фальсифицировать выборы? Результаты исследования российских выборов 2011—2012 гг. Эшли Рандлетт и Милана Сволика показывают, что когда инкумбент не особо нуждается в дополнительных фальсификационных усилиях, агенты — избирательные комиссии — на всякий случай перестраховываются и «докидывают» голоса. И, наоборот, когда конкуренция реальна, то агенты во избежание лишних рисков не будут совершать преступление и намеренно искажать процедуру или итоги выборов. Иными словами, когда инкумбенты нуждаются в помощи больше всего, они ее, скорее всего, не получат, так как агенты стремятся избегать рисков. А когда у инкумбентов дела идут отлично, то время от времени они получают «подарки» в виде 140% голосов.
Какое отношение это имеет к академическим свободам и преследованиям политологов? Дело в том, что государственные университеты, точнее их администрации, по сути являются такими же агентами, стремящимися избегать рисков и даже предвосхищать их. Это продиктовано прежде всего институциональным финансированием и невозможностью получать существенные средства из альтернативных источников. Наконец, если речь идет о лидирующих университетах, то они, как правило, несут миссию модернизации науки и образования. Такие «флагманы» как НИУ ВШЭ становятся, с одной стороны, анклавами дерегулирования со стороны государства, с другой — агентами, вступающими в контрактные отношения с принципалом-государством. Такие контракты ставят агента в уязвимое положение. Дело в том, что финансирование карманов эффективности или точек роста в авторитарных режимах — своего рода зыбучий песок, где все напрямую зависит от личных гарантий. У агента не так много возможностей обезопасить себя в случае, если принципал-государство останется неудовлетворенным. Отсюда у самого агента появляется сильный стимул просчитывать последствия своих шагов и формализовать любую отчетность. В принципе такое желание возникает в любых контрактных отношениях, но в условиях иерархии и проблем с верховенством права и работой институтов все-таки есть стремление обезопасить себя дополнительно. Вероятно отсюда любовь модернизирующихся автократий типа Китая, Сингапура или России к составлению рейтингов и дополнительных показателей.
Наличие ученого, исследующего неудобную тему, само по себе проблемой не является. Авторитарные режимы вполне дают себя изучать, не сильно боятся науки, а отдельных ученых и исследователей и подавно. Не секрет, что широкая публика редко читает академические статьи, особенно если они на английском языке. Да и внутри академии добиться цитируемости — задача нетривиальная. Исследователь становится проблемой в тот момент, когда университетские бюрократы начинают видеть в нем риск.
Как при этом выстраивается работа агентов? И каковы механизмы страхования рисков? Первый механизм бюрократической подстраховки (на бытовом языке «как бы чего не вышло») — это результат работы администраторов, внутренних «энфорсеров» (от англ. Enforcers — контролирующие организации и лица, следящие за выполнением законов, требований и пр.). Страхование бюрократических рисков (например, соответствие программ стандартам, сотрудников — профессиональным квалификациям, публикаций — многочисленным рейтингам и показателям и др.) поощряет постоянное завышение потенциальных рисков со стороны проверяющих инстанций. Постепенное увеличение корпуса «энфорсеров» приводит к формированию самостоятельной силы внутри организации, которая начинает диктовать свои собственные условия, влияя на организационные и кадровые решения и даже содержание учебных программ. Строго говоря, это не политический механизм, однако он регулярно приводит к самоцензуре. Например, «на всякий случай» могут не одобрить тему дипломной работы или изменить название грантовой заявки. Это все не считая необходимости составления громоздких программ и прочей сопроводительной документации, которой в реальности никто не пользуется. Режим порождает необходимость в приобретении специфических навыков по снижению рисков профессионального выживания, которые не пригодятся больше нигде.
Второй механизм нечестной конкуренции объясняется внутриакадемической борьбой за высокие административные посты. В условиях политизации и повышенных рисков она может приобретать более извращенные формы. Даже при поступлении внешних сигналов об угрозе у агента, как правило, есть выбор, насколько активно реагировать. Масштаб «репрессий» определяется не столько внешним давлением, сколько внутренними интересами и позиционной борьбой. Оба механизма являются способами страхования рисков, однако работают по-разному. При этом один механизм может усиливать другой, например, в случаях увольнения несговорчивого сотрудника по формальному предлогу.
Финансирование и выбор тем
На выбор приоритетных направлений исследования влияет доступность финансирования. А это прямое следствие типа режима. Возможность выбора финансирования — это «климатическое» условие работы свободной науки. В авторитарных условиях финансирование науки — вопрос политизированный и, как правило, в стране ограничиваются возможности софинансирования извне (впрочем, Казахстан является исключением). Если вы работаете в таком государстве, то у вас не так много возможностей реагировать на смену популярных направлений на международном исследовательском рынке. Вы вынуждены «торговать» тем, что поддерживается государством. В категорию таких направлений в России часто попадают исследования молодежи, международной безопасности, гармонизации межнациональных отношений и др. Разумеется, существуют достойные исследования в этих сферах, однако именно они наиболее часто оказываются жертвами «науки без исследований», о которой еще в 2014 году написал Владимир Гельман.
Модернизированные автократии могут быть даже заинтересованы в некоторых формах знания. Например, это методология исследования (как правило, программирование и статистические методы), государственное и муниципальное управление, исследования «электронных» правительств и др. Это флагманские темы режимов, вставших на путь авторитарной модернизации и решивших создать отдельные карманы эффективности без демонтажа и ремонта основной конструкции. Государство может щедро финансировать то, что считает полезным для увеличения эффективности в духе «высокого модернизма» Джеймса Скотта. Однако систематических исследований на эту тему, увы, пока нет.
Каковы в таком случае стратегии «выживания» академического политолога? Если опираться на вероятность рисков и объемы финансирования, то получается все как в старой телепередаче на Первом канале «Умники и умницы»: красная, желтая и зеленая дорожки.
- «зеленая» дорожка — постоянная «ловля» приоритетных тем, вынужденная конкуренция с «наукой без исследования». Объемы финансирования невелики и риски также малы.
- «желтая» дорожка — игра по правилам авторитарной модернизации: выбор тем, соответствующих государственному представлению о пользе. Здесь финансирование куда выше и, как правило, связано с личными обязательствами или договоренностями между контрагентами. Ставки выше, риски выше, но это оптимальный вариант с точки зрения академического статуса и исследовательских возможностей.
- «красная» дорожка означает свободный выбор темы и — при некоторой изворотливости — даже источников финансирования. Но при этом исследование сопровождается большими рисками. Собственно, спокойно работать вы сможете до тех пор, пока не станете проблемой в глазах бюрократов, призванных эти риски минимизировать.
Заключение
Политическая наука существовать в авторитарном режиме может, но с куда большими издержками. Академические политологи вынуждены инвестировать в специфические навыки «продажи» нормальных исследований, которые включают в себя написание заявок на языке «государства», тонн бессмысленных документов
Еще одним парадоксом модернизационных образовательных проектов стало то, что российская академия воспитала и отправила учиться за рубеж сотни талантливых выпускников. Если бы Россия последовала примеру казахстанской программы «Болашак», то они бы были обязаны вернуться и «отдать долг». Последние скандалы в НИУ ВШЭ послали выпускникам четкий сигнал, что возвращаться, пожалуй, не стоит, и что административные навыки в условиях авторитаризма всегда будут предпочтительнее, чем академические.
