Пандемия коронавируса, поразившая мир, стала стресс-тестом для всех государств, наглядно продемонстрировав как их сильные, так и слабые стороны. Для многих, в том числе и развитых стран, самым «слабым звеном» оказалось состояние национальных систем здравоохранения, не справившихся с перегрузками в ходе массового всплеска заболеваний. Россия, пережившая за последние годы непродуманную и неоправданную «оптимизацию» медицинской сферы, увы, не стала исключением. Однако главные причины, в силу которых Россия вышла на второе место в мире по числу подтвержденных случаев заражения COVID-19, все же лежат в иной плоскости. Они вызваны спецификой ее политического режима и механизмом управления российским государством, который я ранее характеризовал как «недостойное правление».
Сегодняшняя Россия выступает образцом электорального авторитаризма — недемократического политического режима, регулярно проводящего выборы (нечестные, но не на 100% фиктивные) и строящего свою легитимацию в глазах граждан на основе поддержки недемократического лидера голосами избирателей. Такие режимы в целом не приспособлены к успешной реализации любого политического курса, и менее эффективны, чем демократии и «классические» диктатуры. Но российский случай стал особым еще и в силу того, что эпидемия накрыла страну и мир как раз в тот момент, когда режим готовился сделать самый решительный шаг на пути своей консолидации: 10 марта 2020 года в конституцию страны были внесены поправки, позволяющие Владимиру Путину сохранять власть в России вплоть до 2036 года, а на 22 апреля было назначено «всенародное голосование», призванное оформить вступление в силу этих поправок как одобренное гражданами страны.
Разумеется, для Кремля конституционные поправки служили приоритетом № 1, и, не случись пандемии, скорее всего, этот план был бы успешно реализован. Неудивительно, что коронавирус изначально воспринимался президентской администрацией прежде всего как досадная помеха на пути достижения главной цели. Машина для голосования, призванная обеспечить явку избирателей, была запущена на полную мощность уже в разгар пандемии, в то время как государственная пропаганда преуменьшала опасность коронавируса и убеждала россиян в том, что болезнь — удел побывавших за рубежом туристов. Лишь масштаб всплеска заболеваний вынудил Кремль перенести предстоящее одобрение конституционных поправок на более поздние сроки. Такая незапланированная смена политической стратегии и необходимость перестроиться на ходу повлекли за собой запоздалую реакцию Путина на вызов пандемии.
Многие объективно необходимые шаги предпринимались с большим запозданием — это касалось ограничения перемещений граждан, развертывания тестирования и подготовки медицинских учреждений к наплыву пациентов. Сперва глава государства официально объявил неделю «нерабочих дней», потом эти сроки продлевались еще несколько раз вплоть до 12 мая. При этом чрезвычайное положение и связанные с ним меры регулирования ни в России в целом, ни на ее отдельных территориях так и не вводились, а важнейшей из принятых новых мер государственного регулирования по борьбе с пандемией стало введение уголовной ответственности за распространение недостоверных сведений о заболеваниях. В конечном итоге, полномочия по противодействию коронавирусу оказались де-факто возложены на глав российских регионов, которым были делегированы права (и на которых также была возложена ответственность) в связи с многочисленными проблемами, вызванными коронавирусом.
Административная децентрализация сама по себе могла бы служить оправданной мерой в ходе пандемии. Россия — разнообразная страна, и масштаб вызванных коронавирусом проблем сильно различался в Москве (оказавшейся ядром заболеваемости) и в отдаленных регионах. Однако вся система управления, складывавшаяся в России на протяжении последних двадцати лет, не позволяла рассчитывать на эффективную реакцию на вызванный пандемией кризис на уровне регионов. Во-первых, в России было выстроено «зарегулированное государство»: крайне плотная система контроля над действиями всех должностных лиц, оставляющая большой простор для произвола правоохранительных и контрольных ведомств. В силу этого главным стимулом для местных чиновников и иных руководителей (включая главных врачей больниц) в ходе пандемии было не успешное противодействие вирусу, а стремление снять с себя ответственность за любые шаги, грозящие им последующим наказанием. Следствием такой минимизации рисков оказались и массовые попытки скрывать распространение нежелательной информации (будь то сообщения о вспышках заболеваний или сведения об отсутствии средств защиты у медиков), и неготовность предоставлять ресурсы, необходимые для борьбы с последствиями пандемии (из-за угрозы подвергнуться обвинениям в «нецелевом расходовании средств»). Во-вторых, иерархия соподчиненности чиновников на всех уровнях, известная как «вертикаль власти», была заточена на решение узкого круга политически приоритетных задач (достижение любой ценой требуемых Кремлем результатов голосований, недопущение массовых протестов), а рутинное управление в ее рамках сводилось к достижению заданных «сверху» показателей, замеряемых в процентах по отношению к предыдущим годам или кварталам. Поэтому не приходится удивляться, что в ходе пандемии главы ряда регионов России ежедневно отчитывались в Кремль данными о почти что неизменном количестве заболевших, а смертность от COVID-19, согласно их отчетам, оставалась настолько низкой, что на этом фоне преданные огласке сведения о погибших медицинских работниках (скрыть их было весьма затруднительно) выглядели некоей аномалией. В-третьих, поскольку главной целью и основным содержанием управления государством в России является присвоение ренты, то пандемия создала для чиновников и их приближенных новое окно возможностей для личного обогащения, начиная от систем пропусков и контроля за гражданами и заканчивая поставками масок и других средств защиты. Примечательно, например, что одним из поводов для массовых протестов, вспыхнувших в апреле 2020 года во Владикавказе, стал тот факт, что на фоне приостановки работы ряда предприятий Северной Осетии ограничения не коснулись пивного завода, принадлежащего семье главы республики. Даже если «вывести за скобки» дефицит медицинских мощностей и нехватку средств для боры с пандемией на местах, ожидать успешной борьбы с коронавирусом от начальства в регионах не приходилось.
Но главное — на общероссийском уровне в ходе пандемии проявился дефицит профессионального лидерства и неготовность к оперативному принятию адекватных решений. Путин передоверил противодействие коронавирусу правительству и рабочей группе Госсовета во главе с мэром Москвы Собяниным, уйдя на время в самоизоляцию. Правительство, однако, не было приспособлено, чтобы самостоятельно действовать как коллегиальный орган управления, а ставший премьер-министром за два месяца до пандемии Мишустин заболел и сложил с себя полномочия. Ведомственная разобщенность препятствовала эффективным шагам, а ключевым игроком в ходе пандемии стал Роспотребназдор — контролирующее ведомство, стремившееся к увеличению собственного бюджета и полномочий, но не способное выработать и воплотить в жизнь действенные меры. Собянин, напротив, проявил немалую активность, пытаясь ограничить распространение пандемии, в том числе вводя запреты на бесконтрольное перемещение граждан по Москве. Но эти запреты отчасти носили непродуманный характер, отчасти не могли быть успешными в условиях, когда единственным инструментом воздействия властей на москвичей стали штрафы за нарушение режима изоляции. При этом меры финансовой поддержки россиян со стороны правительства носили гомеопатический характер, лишь усугубляя кризис, вызванный пандемией.
В результате Россия продемонстрировала тенденцию, сильно отличающуюся от стран ЕС, где массовые опросы зафиксировали эффект «сплочения вокруг флага»: граждане стали больше доверять своим правительствам, несмотря на ухудшение своего материального положения и другие проблемы. В России, напротив, массовые опросы в апреле показали снижение уровня одобрения деятельности Путина до минимальных отметок за весь период наблюдений. Вероятно, именно это обстоятельство вынудило Путина изменить свою тактику. 11 мая 2020 года он заявил о прекращении в стране периода нерабочих дней (делегировав главам регионов право продлевать ограничительные меры по своему усмотрению) и впервые за время пандемии объявил о масштабных выплатах из бюджета всем семьям с детьми. Едва ли эти шаги позволят более успешно противостоять коронавирусу, но российские власти, скорее всего, движимы исключительно политическими соображениями. Поскольку на фоне ожидаемого масштабного и длительного спада в экономике можно ожидать лишь дальнейшего снижения массовой поддержки Путина, Кремль, похоже, готов махнуть рукой на проблемы с пандемией. Российские руководители в первую очередь жизненно заинтересованы в том, чтобы провести отложенное на время «всенародное голосование» по Конституции как можно скорее, обеспечив юридически сохранение власти на долгие годы вперед. Ближайшее будущее покажет, удастся ли им этот маневр в ситуации, когда тест на коронавирус Россия фактически уже провалила.
