Главный эксперт по экономическому развитию в нынешней Администрации президента Максим Орешкин в интервью журналу «Эксперт», красноречиво озаглавленном «Орешкин: модель роста экономики России себя исчерпала», проговорился об очевидном, но заинтриговал относительно последствий происходящего. По его словам, мощный экономический рывок на фоне войны «в значительной степени произошел благодаря тому, что был активизирован спящий, незадействованный потенциал экономики. Прежде всего кадровый и производственный. Эта модель роста себя исчерпала». Чтобы продолжать развитие, намекнул Орешкин, «нужно сделать не шаг вперед», а целый скачок с тем, чтобы «выйти на следующую технологическую ступень», новый уровень технологического суверенитета и развития. Это признание поражает не потому, что Дмитрию Пескову было поручено разъяснить, что заявление Орешкина находится в русле идущих в Кремле дискуссий, а потому, что год назад все это уже звучало из уст многих экспертов в экономическом блоке правительства, пусть и в других формулировках. До своего карьерного скачка в кресло министра обороны Белоусов признавал, что российской экономике необходим прорыв в производительности, поскольку расширение деятельности, стимулируемое расходами, не может продолжаться бесконечно.
Влияние Белоусова наиболее очевидно проявляется в военной экономике. По данным за первый квартал, несмотря на замедление роста ВВП до 1% в годовом выражении (чему лишь в незначительной степени способствовал очередной раунд снижения процентных ставок Центробанком), категории товаров, связанных с военным потреблением, продемонстрировали рост на 32%. Несмотря на то, что с начала года официальные лица заявляют о намеренном охлаждении экономики для сбалансирования роста и инфляции, очевидно, что продолжается политика изнуряющей эксплуатации промышленного труда на пределе возможностей, работа на износ во всех смыслах этого слова, о чем свидетельствуют данные мониторинга уровня трудовой активности на различных оборонных заводах в мае. Однако власти хорошо понимают, насколько токсичной эта динамика стала для экономики в целом. Путин по-прежнему убежден в правоте давней навязчивой идеи главы «Ростеха» Сергея Чемезова: дескать, российская оборонная промышленность должна наращивать гражданское производство, чтобы уменьшить зависимость от государственных расходов (а также занять монопольное или олигопольное положение на внутреннем рынке, чтобы вытягивать из населения еще больше денег). Поскольку реального стремления закончить боевые действия российская сторона пока не выказывает, заявленная экономическая политика сводится к тому, чтобы и дальше продвигать милитаризацию экономики ««органически» — то есть за счет направленного потока кредитов, участия госкорпораций, новых стартапов, специализирующихся на беспилотниках и аналогичных системах, а также бюджетных закупок, которые и должны будут отделить зерна от плевел.
Заместитель председателя правительства Денис Мантуров стоит перед невыполнимой задачей: резко повысить производительность труда в стране. В конце мая он с гордостью отрапортовал о более чем четырехкратном росте производства промышленных роботов и автоматизированных систем в 2024 году, хотя достигнутые показатели куда как скромны: всего-то 7,6 млрд рублей. Это не значит, что российская промышленность не может добиться дальнейших успехов, но учитывая высокую вероятность того, что эти автоматизированные системы менее эффективны, чем импортные, продаются с огромной наценкой и в первую очередь поставляются на военные заводы, трудно поверить, что это значительно повысит совокупную производительность в ближайшие годы. Производительность труда и автоматизация теперь входят в число национальных проектов, что вылилось в создание федеральной программы по распространению передового опыта. Мало что так надежно гарантирует, что объявленные режимом цели провалятся и не будут достигнуты, как решение облечь их в форму национального проекта. В настоящее время цель состоит в том, чтобы помочь примерно полутора тысячам компаний внедрить на своем производстве автоматизированные системы до 2030 года. Саму эту цель иначе как печальной шуткой не назовешь: настолько она очевидно неамбициозна, а кроме того, суровая реальность заключается в том, что находящаяся в рецессии гражданская экономика подорвет экономику инвестиций, направленных на повышение производительности гражданских предприятий. Военные заводы могут автоматизироваться быстрее — и за этим как раз стоит понаблюдать, — но автоматизация лучше всего развивается в условиях дефицита рабочей силы и высокого потребительского спроса. Все больше экономистов говорят о том, что военная экономика достигла своего потолка, который трудно преодолеть, в то время как гражданская экономика еще сильнее затягивает страну в рецессию во второй половине текущего года.
Рецессии — ужасное время для крупных инвестиций в производительность, если только бизнес не располагает значительными денежными средствами и доступом к дешевым кредитам. Даже обычно честный в своих оценках Центр макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (хотя его исследования и имеют некоторый отпечаток давних связей ЦМАКПа с Андреем Белоусовым) называет текущую ситуацию стагфляцией. Нулевой рост и высокая инфляция — комбинация незавидная. Набиуллина наконец пошла на попятную и снизила ключевую ставку с 21% до 20%, но Мантуров и другие экономисты открыто говорят о том, как текущая кредитная среда ограничивает и сдерживает инвестиции в производство. При этом агрессивный цикл снижения ставок почти наверняка приведет к росту инфляции, не устранив при этом дисбаланса спроса между военным и гражданским секторами экономики. Все это показывает, что хотя в отдельных стратегических отраслях могут происходить точечные улучшения производительности, более широкий рост либо экономически невыгоден для бизнеса, либо чреват новыми инфляционными «узкими местами», с которыми режим не сможет справиться из-за нехватки рабочей силы.
Ущерб накапливается, чиновники вроде Орешкина повторяют одно и то же, а Путин не делает ничего, чтобы разрешить внутренние противоречия экономической политики. Данные за январь-май показывают, что объем железнодорожных перевозок сократился на 4,9% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, что является еще одним признаком того, что история о росте реальных заработных плат, если она когда-либо и была реальностью, испарилась. Тысячи железнодорожных вагонов месяцами простаивают без дела, что привело РЖД к самому серьезному системному кризису с 2009 года. Единственной категорией грузов, которая стабильно растет и не подвержена рыночным колебаниям, как зерно или удобрения, является категория «прочие», которая в основном охватывает военные перевозки. РЖД обеспечивает рабочими местами около 700 тысяч человек и состояние дел в компании служит полезным индикатором здоровья реального сектора экономики, основанного на физических товарах. Российская ассоциация металлургов предупреждает, что в 2025 году спрос на сталь может упасть на 10% в годовом исчислении, несмотря на большие объемы потребления для военных нужд. Продажи новых легковых автомобилей в мае упали на 27,5% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Прогнозируемые убытки в угольной отрасли — крупнейшего грузоотправителя по объему перевозок железнодорожным транспортом — в 2025 году составят от 800 млрд до 1,5 трлн рублей, что может привести 50% угледобывающих компаний на грань банкротства. По данным одной из крупнейших российских транспортно-логистических компаний FESCO, объем контейнерного рынка в январе-апреле сократился на 2,1%, причем в марте-апреле это сокращение заметно ускорилось. И подобного рода цифры можно приводить до бесконечности.
В абстрактных дебатах российских технократов запутаться несложно, настолько нереальным кажутся предлагаемые или обсуждаемые меры и сценарии. Производительность стала универсальным термином, мерилом всех вещей, эвфемизмом, заменяющим более резкие формулировки о необходимости делать больше, тратя при этом меньше. Но производительность существует не просто так. Мы совершенствуем свои профессиональные навыки, чтобы получить повышение или продвижение по службе, улучшить свое материальное положение или найти больше смысла в работе. Компании стремятся повысить производительность, чтобы снизить затраты по отношению к объему производства, что в абстрактном смысле служит инструментом победы над конкурентами, но всегда связано с товаром или услугой, которые решают ту или иную проблему или удовлетворяют потребность покупателя. По мере того как продолжается выхолащивание гражданской экономики, стремление к производительности с одинаковой вероятностью может привести как к росту безработицы, так и к подъему промышленности, особенно с учетом устойчиво низкой доли труда в национальном доходе России. В этих дебатах отсутствует сопутствующее видение того, что более развитая экономика может предложить с точки зрения качества жизни.
Сегодня Россия, как пресловутая птица-тройка, не несется на всех парах к обрыву, несмотря на сокращение спроса и инвестиций. Скорее, сейчас она похожа на сломанный автомобиль с вышедшими из строя тормозами, который начинает катиться со склона. Чем раньше водитель и пассажиры попробуют затормозить ногами или найдут другой способ остановиться, тем легче будет закатить машину обратно на вершину холма и починить ее. Но война делает это невозможным: половина пассажиров сейчас пытается остановить автомобиль, а другая половина толкает его вниз. Прогноз Буданова о том, что лето 2025 года выявит экономические проблемы, с которыми сталкивается режим, оказался очень точным. Теперь главный вопрос заключается в том, сколько еще элементов экономической конструкции выйдут из строя, прежде чем Кремль решит снизить интенсивность действий на фронте. А сейчас, когда Украина все увереннее наносит дальние и точные удары по целям на российской территории, уже не так очевидно, насколько Кремлю выгодно сворачивание конфликта в принципе.
