В этом году главе
Интересно, что обширный вклад Герасимова в развитие российских ВС куда менее известен на Западе, чем так называемая «Доктрина Герасимова», автором которой он не является и которая вообще не существует. В 2014 году в западной прессе и среди части экспертного сообщества возникло на этот счет ошибочное мнение, достигшее почти мифологических масштабов. Оно основано на том, что в феврале 2013 года Валерий Герасимов написал статью, в которой изложил план действий России в отношении Украины и войны с Западом.
«Доктриной Герасимова» эту статью полушутливо назвал в своем блоге Марк Галеотти. Он не имел в виду, что у Герасимова действительно имеется некая доктрина. В 2018 году Галеотти публично извинился за выдуманный термин, который «вышел из-под контроля и зажил своей жизнью», и отметил, что на самом деле никакой доктрины у Герасимова нет. К сожалению, этот термин, подобно чудовищу из фильма ужасов, сбежал от своего создателя, окреп и распространился в политических и военных кругах. В последующие годы исследователи России приложили немало усилий, чтобы низвергнуть его, однако с этой задачей им не удалось справиться. Впоследствии были созданы целые труды о том, как Россия использует «теорию хаоса» в своем политическом противостоянии с Западом. Эти теории несостоятельны хотя бы потому, что основаны на ошибочном представлении, что глава
Военная стратегия и планирование операций являются вспомогательными по отношению к стратегии, задаваемой политическим руководством, но они не тождественны. Стратегия в каждом отдельном конфликте значительно отличается от общей политической стратегии. ВС, конечно, вносят свой вклад в формирование политической стратегии России, однако они не определяют ее. Право решающего голоса остается за Кремлем. Статьи военных теоретиков весьма полезны для изучения образа мышления политического руководства, однако планы, лежащие в основе военных доктрин (или же дебаты вокруг этих планов), не обязательно отражают политические намерения.
Аннексия Россией Крыма в марте 2014 года вызвала лихорадочный поиск информации о российских ВС, военной теории и доктрине. Поначалу это привело к появлению «вирусных» терминов и неверных интерпретаций. Спустя какое-то время «Доктрина Герасимова» стала своего рода объектом профессионального юмора среди аналитиков, изучающих российскую армию. Она служит лакмусовой бумажкой, отделяющей настоящих экспертов от растущего сообщества самопровозглашенных «экспертов» в области российской информационной или политической войны.
Ставшая печально известной статья 2013 года под названием «Ценность науки в предвидении» основана на ежегодном выступлении Герасимова в Академии военных наук. Очевидно, что статью и инфографику составлял не сам Герасимов, а несколько нижестоящих офицеров. Герасимов изложил основные идеи российских военных теоретиков о том, как США ведут политическую войну посредством «цветных революций», опираясь на применение высокоточного оружия. Многие из этих наблюдений основаны на событиях «Арабской весны».
В этой статье была представлена существующая в российской военной теории интерпретация (ошибочная) американского подхода к операциям по смене режима, а также бюрократическая аргументация, призванная оправдать ежегодно поглощающий триллионы рублей военный бюджет внешними вызовами (в основном политическими).
Проще говоря, это было просто собрание взглядов российской военной теории того времени на новые тенденции в военных конфликтах: новые войны не признаются и не объявляются, важность асимметричных и невоенных мер выросла по отношению к традиционным военным мерам, возросла роль информационной войны и иррегулярных формирований или «прокси». При этом российская военная мысль также обращала внимание на высокотехнологичные конвенциональные средства, в особенности массовое применение высокоточного оружия против важнейшей инфраструктуры противника. До публикации поста Галеотти статья Герасимова не привлекала никакого внимания. Незамеченными остались и последующие статьи и речи, в которых была отражена дальнейшая эволюция российской военной мысли с 2013 года.
Это представление о характере современных конфликтов при Герасимове кристаллизовалось в то, что в российских ВС стали называть «Войной нового типа». Этот термин отражает российские взгляды на то, как невоенные инструменты могут влиять на информационную среду страны, ее внутреннюю политическую стабильность или экономику. При этом такие инструменты должны применяться в сочетании с конвенциональными средствами, которые наносят урон стратегической инфраструктуре, например, высокоточным оружием большой дальности и массированными авиаударами. В прошлом году Герасимов вновь высказал подобное мнение, заявив, что США применяют стратегию своеобразного «троянского коня», сочетая политическую и информационную войну для мобилизации протестного потенциала населения с высокоточными ударами по объектам критической инфраструктуры.
Учитывая почти полное отсутствие в российской стратегической мысли концепции «сдерживания через воспрепятствование агрессии» (deterrence by denial), эта доктрина выстраивается вокруг «активной обороны» (используя терминологию Герасимова), которая включает в себя ряд превентивных военных и невоенных мер, а также подходов к сдерживанию и управляемой эскалации посредством повышения издержек для противника.
Российская военная мысль чаще всего обсуждается применительно к ведению политической или информационной войны, однако Герасимов всегда однозначно указывал, что в основе военной стратегии лежат конвенциональные и ядерные вооружения. Противостояние в других сферах, где доминируют невоенные меры, осуществляется с помощью других «стратегий» и организаций, имеющих собственные ресурсы. ВС видят свою роль в координации этих двух типов мер, а не в контроле работы на различных невоенных направлениях.
Возможности ВС демонстрирует создание боевых групп из различных родов войск на каждом стратегическом направлении, их относительно высокий уровень готовности и способность перемещаться по территории России в зону конфликта (проверенная на стратегических учениях «Восток-2018»). При Герасимове стало уделяться больше внимания мобильности, готовности и взаимодействию различных родов войск. Это сопровождалось попытками обеспечить гибкость на тактическом уровне — Герасимов назвал это способностью командиров применять «нестандартные решения».
Российская армия продолжает инвестировать в средства и оперативные концепции ведения бесконтактных боевых действий с помощью оружия, действующего вне зоны поражения ПВО на основе разведывательных данных, поступающих в режиме реального времени. В последней Государственной программе вооружений на 2018−2027 гг. делается упор на качество и количество высокоточных вооружений, разведывательно-ударных и разведывательно-огневых технологий. Обсуждению невоенных средств посвящается слишком много времени, в то время как на самом деле российские ВС закупают огромное количество конвенциональных вооружений и тратят значительные средства на модернизацию ядерного арсенала. С 2011 года Россия закупила около 500 тактических боевых самолетов, более 600 вертолетов, более 16 полков С-400 и огромное количество противовоздушных комплексов для сухопутных войск, 13 ракетных бригад, вооруженных комплексами «Искандер», тысячи единиц бронетехники, баллистических ракет и многоцелевых атомных подводных лодок. Это очень обширный список. Около 50% российского военного бюджета тратится на закупку, модернизацию и разработку вооружений.
Несмотря
