Не прошло и десяти лет, как «триумфальное возвращение» Кремля на Ближний Восток, случившееся после военного вмешательства российских войск в сирийскую гражданскую войну в 2015 году, обернулось, выражаясь уже языком войны в Украине, очередной «перегруппировкой». Вопреки словам Владимира Путина о том, что стремительное падение Дамаска не является «поражением России», которая в Сирии якобы своей абстрактной антитеррористической «цели достигла», безусловно, коллапс режима Асада — это серьезный удар по военно-политическому статусу страны не только на Ближнем Востоке, но и далеко за его пределами.
Можно сколько угодно рассуждать об общих автократических чертах российских и ближневосточных элит, которые позволяют им углублять официальные связи, обходить санкции и наращивать экономическое сотрудничество, однако именно наличие на долгосрочной основе официальных военных объектов в Средиземном море — в непосредственной близости от нефтеносного Суэцкого канала — обеспечивало Москве возможность заручаться поддержкой и служить реальным, а не кажущимся противовесом американскому присутствию в регионе. Нынешняя антикризисная ставка Кремля на прежние активы в Ливии — временный и адаптивный шаг, а усиление поддержки хуситов в Йемене вызовет сопротивление прежде всего среди партнеров, а не оппонентов. В этом плане приход в Белый дом Трампа со всей его противоречивой ближневосточной повесткой не столь интересен для Кремля (за исключением, конечно, Украины), поскольку серьезных инструментов в регионе у России не так много, а одной риторикой о «дипломатических озабоченностях» говорить с собой «на равных» других не заставишь.
Сокрытие случившегося
Понятно, что Кремль с его привычкой отрицать любой негатив пытается смягчить нынешнюю неопределенность вокруг баз в Сирии: он делает вид, что еще размышляет, что с ними делать, на фоне якобы многочисленных просьб остаться. Впрочем, как бы глубоко системные политологи вроде Федора Лукьянова ни пытались обосновать, почему Россия просто «не может смотать удочки и уйти», осторожная риторика Путина о поиске консенсуса с новыми властями в Дамаске свидетельствует о попытке сохранить лицо и получить отсрочку для эвакуации военной техники.
Аргументы о необходимости провести после случившегося ревизию собственной стратегии (в формулировках Лукьянова — «переоформление российских позиций в регионе» или «коррекция отношений со странами») пока выглядят экспресс-техниками самоуспокоения с учетом очередного провала разведки и армейских чинов, которые давно и прочно оттеснили дипломатов от принятия реальных внешнеполитических решений.
Стоит пояснить, почему этот удар — не только имиджевый, но и реальный. С первых месяцев сирийской кампании Минобороны, помимо бомбардировок оппозиции под легендой борьбы с ИГИЛ, занималось укреплением местной инфраструктуры для долгосрочного базирования российского контингента. В военном российском планировании Сирия превратилась в «длинную руку» Южного военного округа и плацдарм проецирования силы в регионе — в первую очередь за счет развертывания стратегических бомбардировщиков Ту-22М3 и скоростных истребителей-перехватчиков МиГ-31 с ракетами большой дальности.
Скромный состав средиземноморской эскадры, продиктованный недостатком в российском флоте кораблей дальней морской зоны, на который наложился сковывающий ротацию запрет Турции на проход военных кораблей через черноморские проливы, так или иначе все равно позволял иметь группу подводных и надводных кораблей на боевом дежурстве и проводить операции сдерживания в отношении американских авианосных групп. Это действительно важно для российского Генштаба, поскольку со времен Холодной войны восточная часть обширного средиземноморского бассейна рассматривалась в американском военном планировании как удобная платформа для гипотетического нападения на юго-центральную часть России с использованием авианосной авиации и крылатых ракет «Томагавк».
Теперь Россия лишилась этой возможности. Судя по открытым данным, несмотря на переброску в Сирию для эвакуации техники трех больших десантных кораблей (БДК «Александр Шабалин», «Иван Грен» и «Александр Отраковский») и недавний эпизод с диверсией против грузового судна Ursa Major, главкомат ВМФ не озаботился созданием какой-либо серьезной подводной завесы для их прикрытия. Так, дизель-электрическая подводная лодка Б-261 «Новороссийск», которая единственная несла службу в регионе, выведена из акватории и теперь, вероятно, держит курс на Ленинградскую военно-морскую базу.
Более того, есть серьезные сомнения, что российским переговорщикам в 2025 году удастся договориться о том, чтобы Россия смогла продолжить использовать прежние военные объекты в качестве хаба для поддержания логистических операций на африканском континенте. На авиабазе Хмеймим и в порту Тартус по состоянию на январь 2025 года свернуты практически все средства противовоздушной обороны и радиолокационной борьбы, необходимые для поддержания работы любого военного объекта. Кроме того, все базы находятся под огневым контролем с господствующих высот, что не исключает в какой-то момент проведения диверсии «случайных снайперских групп» против российской военно-транспортной или даже гражданской авиации.
Исходя только из соображений безопасности кажется несостоятельным предположение пропагандиста Евгения Сатановского о том, что Турция, заинтересованная в реализации совместного с Россией газового хаба в 2025—2026 гг., может помочь Москве сохранить логистику в Африку. Учитывая, что Анкара формально дистанцирована от новых властей Сирии, она вполне может убить «двух зайцев» — получить дивиденды от посредничества в торге вокруг никому не нужных в регионе российских баз и реализовать хаб, который также необходим и Москве.
Кроме того, в регионе достаточно недовольных тем, какую политику Россия проводит в Африке, в том числе однобоко поддерживая военные хунты, и хорошо осведомлены о реальном тоннаже гумпомощи, которую Москва отправила в Сирию за все годы, а также о том, чье зерно (украинское) российские компании ввозили в Сирию последние годы.
Ливийский «запасной аэродром»
Москва все-таки пытается адаптироваться к новым условиям, перебрасывая из Сирии или России (в обход турецкого воздушного пространства) военную технику на ливийские авиабазы в Аль-Хадим и Джуфра. То есть Кремль пытается использовать активы, которые были приобретены в регионе за годы военного присутствия в Сирии. Не секрет, что Москва в своей изменчивой политике на ливийском направлении то усиливала поддержку Халифы Хафтара и Ливийской национальной армии (ЛНА), то уравновешивала ее диалогом с их противниками, международно-признанными властями в Триполи. Поддержка осуществлялась прежде всего по линии своенравного Евгения Пригожина и ЧВК «Вагнер». Эта поддержка включала, во-первых, поставки техники, перебрасываемой в Ливию по воздушному мосту из Хмеймима. Таким образом были доставлены комплексы РЭБ «Красуха», буксируемые самоходные пушки «Мста-Б», бронемашины «Тигр» и «Урал», ЗРПК «Панцирь-С1» на базе КамАЗ-6560 как из наличия ВС РФ, так и по аренде у войск Асада, а также сирийские истребители МиГ-29, которые в ВВС САР были восполнены российскими — для скрытия поставок и запутывания следов. Во-вторых, после достижения устойчивого перемирия в Сирии была налажена вербовка сирийских добровольцев и их отправка в Ливию по маршруту Хмеймим-Бенгази. В-третьих, с мая 2016 года российский Гознак изготовил более 14 млрд динаров для ЛНА, что позволило Хафтару утроить зарплаты военнослужащим и начать операции по захвату Триполи, которые закончились неудачей. Эти манипуляции привели к усилению девальвации динара, которой способствует и сам Хафтар, чья семья с некоторых пор обзавелась собственным печатным станком. Ввод и использование денежных знаков осуществляется контролируемым Хафтаром параллельным Центральным банком в Бенгази без раскрытия или контроля.
После «марша на Москву» Кремлю не без проблем, но все-таки удалось заменить отряды «Вагнера» в Ливии на контингент Африканского корпуса, подконтрольного Министерству обороны РФ, в том числе за счет отправки нескольких десятков танков Т-72 для нужд ЛНА через порт Тобрук под предлогом проведения учений. Однако, по сути, речь идет о теневых операциях: российское силовое крыло все эти годы не смогло или не захотело пролоббировать даже формальные договоренности на ливийском востоке, которые бы наделили россиян хоть каким-либо статусом инструкторов и отделили их от тех же суданских или чадских наемников.
22 июня 2023 года истек установленный ООН по итогам женевских договоренностей срок переходного периода, к концу которого в Ливии должны были появиться избранные президент и парламент. Местные элитные группы не заинтересованы в выборах и реальной консолидации власти, поскольку каждая сторона боится потерять свои позиции по итогам возможного плебисцита, что чревато возобновлением гражданской войны.
Россия не сможет открыть официальную базу в нынешней Ливии — она не получит легитимность, поскольку для ее одобрения требуется консенсус между западом и востоком. Например, в Триполи отказали Турции в аренде порта для военной базы, несмотря на присутствие военных и многочисленные экономические проекты Анкары, в том числе связанные с европейским бизнесом.
В каком-то смысле для России нынешний уход в ливийскую «серую зону» даже выгоден, поскольку сохранение двоевластия в стране позволит продолжить логистические операции в Африке. Однако есть несколько нюансов. Во-первых, чрезмерная военная активность на востоке Ливии может обернуться скандалом в ООН за нарушение эмбарго на поставки оружия в эту страну. Во-вторых, в таком статусе объектов Кремль сможет проводить лишь ограниченные операции: они могут иметь эффект и даже оказывать влияние на какие-либо переговоры, однако каждый раз Москве придется либо выдумывать новое объяснение, либо включать прежнюю риторику об «ихтамнет». В-третьих, возможности транспортной авиации по оперативной переброске тяжелых грузов в Африку через Ливию ограничены из-за протяженности маршрута — военную технику придется везти морем, что повышает время реагирования на события в африканских странах, где перевороты зачастую случаются за одну ночь. Москве придется выстраивать сеть страховочных маршрутов с возможностью аренды площадок в других странах, например, в Тунисе.
Опора на Иран
Россия и Иран, оказавшись в одном глубоком «санкционном окопе» после 2022 года, расширяют взаимодействие. В середине января 2025 года ожидается подписание стратегического соглашения между Москвой и Тегераном, который стороны по тем или иным причинам откладывали не один год. Иранское решение предоставить российским военным возможность закупить, а затем наладить по франшизе собственное производство «дронов-камикадзе», сыграло существенную роль в сближении стран. Впервые за всю историю двусторонних отношений иранцы оказались в качестве обучающих, а не обучаемых российскими военными — иранским специалистам пришлось налаживать на местах процесс использования россиянами дронов-камикадзе и беспилотников-ретрансляторов. Ограниченность в средствах поражения и дороговизна ракет собственного производства привела к вероятной закупке Москвой иранских ракетных комплексов Arman и Fath-360, которые в начале января 2025 года были замечены в порту Бендер-Энзели.
Стратегическое соглашение вряд ли можно назвать документом, реализация которого приведет к активизации всеобъемлющего сотрудничества на всех уровнях, — скорее, он носит более декларативный характер. Однако поддержка Ирана в предоставлении тысяч барражирующих боеприпасов в качестве альтернативы российскому высокоточному оружию, оказавшемуся в дефиците в условиях масштабного украинского фронта, так или иначе имеет свою цену, которую Кремлю придется заплатить партнеру, требующему считаться с его интересами. Так, в 2023 году после заявления по итогам саммита Россия-ССАГПЗ, в котором Россия заняла сторону ОАЭ в территориальном споре между Тегераном и Абу-Даби, иранская дипломатия дала понять, что больше не потерпит подобных действий и потребовала возместить ущерб, нанесенный двусторонним отношениям.
Стороны остаются взаимозависимыми по ряду экономических и политических вопросов. Иран ожидает, что с дальнейшим усилением его ядерного потенциала Россия будет поддерживать его на различных площадках, в первую очередь на заседаниях Совбеза ООН. Однако самым важным вопросом 2025 года для двусторонних отношений может оказаться реальная поддержка Москвы в случае дальнейшей военной эскалации по линии Израиль-Иран. Израильтяне уже достигли невиданного успеха в деле разрушения иранской оси сопротивления. Окрыленные успехом и, возможно, поддержкой администрации Трампа, они могут продолжить давление на Тегеран с целью ликвидации объектов его ядерной программы. Ожидаемые поставки российских истребителей Су-35 и их эксплуатация ВВС Ирана смогут дать местным инженерам компетенции для строительства собственных самолетов, однако не смогут изменить ситуацию с отражением гипотетического израильского удара.
Не исключено, что администрация Трамп выберет крайне осторожный путь давления на Иран. Например, предпочтет громко бороться с ним в Йемене, где иранская поддержка носит относительно минимальный характер, а на деле организует переговоры с президентом Масудом Пезешкианом по прошлому северокорейскому сценарию. Иранская борьба с американской гегемонией похожа на российскую: местные элиты при всей грозной риторике внимательно смотрят на Запад, имея там активы, и ждут возможности получить хорошую «сделку».
***
Россия, которая вмешательством в сирийскую войну сначала добивалась от Вашингтона разговора «на равных» по Украине после введенных в 2014 году санкций, а затем — от региональных акторов учета ее желаний и видения «справедливого миропорядка», в 2025 году оказалась в позиции, когда Сирия уже не может быть использована в предстоящем торге с Трампом, а скудные экономические и теперь уже военные возможности усиливают дрейф страны от ключевых трендов на ближневосточной арене. Попытка зацементировать прежние позиции как на Ближнем Востоке, так и в Африке использованием ливийского плацдарма имеет ограниченный уровень реализации: это позволит проводить операции в так называемой серой зоне и время от времени смещать фокус собственной внешней и внутренней политики с Украины. Однако такой масштаб активности больше свойственен квази-государственным игрокам и прокси-силам, нежели стране, так настойчиво доказывающей «языком и пером, и мечом» свой статус мировой державы.
