Коронавирус и рубль

Спустя два месяца после того, как в Китае впервые был выявлен новый вид опасного коронавируса, российские власти признали, что распространяюща­яся эпидемия несет угрозы национальной экономике. Сначала Банк России указал на «серьезный риск недостижения прогнозных параметров роста ВВП», а затем Путин прямо признал, что «негативные после­дствия дают о се­бе знать, [т.к.] затрагивают всю систему мирохозяйственных связей». Напом­ним, что перед этим мировые рынки пережили самый сложный период с 2008 года, а основные фондовые индексы на прошлой неделе по­те­ряли от 10 до 13%, официально перейдя в «зону коррекции». Россия, как и стоило пред­положить, не осталась в стороне: индекс Московской биржи потерял с январских максимумов более 13,5%, рубль — более чем 8%.

Сегодня, как отмечает большинство экспертов, все зависит от того, приобретет ли распространение коронавируса статус глобальной пандемии. Мне, однако, кажется, что внимание, привлеченное сейчас к эпидемии, очевидно излишне. Если объяснять все обесценение глобальных рынков на прошлой не­деле «эпидемической» паникой, то окажется, что одна потерянная в ходе нее жизнь обошлась мировой экономике в баснословные $ 3,07 млрд. Если сделать простую экстраполяцию, это означает, что в случае смерти 1,5% жителей Земли хозяйственная активность в мире должна перестать существовать, а все мировое богатство — аннигилироваться. Уже одно это означает, что по мере развития эпидемии ее относительное влияние на экономику будет сокращаться, но на самом деле есть и другие факторы, которые не дела­ют ситуацию столь страшной, какой ее рисуют многие.

Коронавирус пришел в очень «подходящий» момент, когда все больше инвесторов убеждались в том, что мировой экономике грозит рецессия — тем более что текущая вос­ходящая фаза цикла является самой продолжительной в современной истории (в США эко­номика растет уже 128 месяцев подряд при среднем сроке циклического по­вышения за 1945−1981 гг. в 44 и после 1981 года — в 98 месяцев). Коронавирус, обрушивая сейчас фондовые котировки, охлаждает пыл инвесторов и объективно снижает вероятность перегрева рынков, способного спровоцировать масштабные кризисные явления. Иначе говоря, снижение темпов экономического роста в США и Европе, падение цен спекулятивных активов и готовность ФРС «действовать» в направлении увеличения денежного предложения — все это позволяет ведущим экономикам продолжить рост, пусть и более медленными темпами, а не впасть в рецессию. Поэтому я придерживаюсь оптимистичной оценки перспектив, соглашаясь с теми, кто считает, что глобальный кризис из-за эпидемии невозможен.

Однако в случае с Россией ситуация выглядит несколько более комплексно, так как она может снова оказаться «слабым звеном», каким показала себя в ходе очень глубокой по мировым меркам рецессии 2009 года и контрциклического спада 2015 года.

Во-первых, коронавирус нанес свой основной удар по Китаю — стране, с которой Россия очень тесно экономически связана. Ввиду того, что КНР не стала публиковать свою январскую экономическую статистику (и, вероятно, не обнародует и февральскую), точных данных о ситуации нет, однако известно о снижении выбросов электростанций более чем на треть, сокращении внутреннего рынка авиаперевозок на 70%, а продаж автомобилей — на 92%. Такие цифры, на мой взгляд, делают невозможным предположение о сохранении роста экономики КНР в I квартале, и, вероятно, означают сокра­щение темпов роста как минимум до 4% по итогам года. Россия поставляет в Китай значительные объемы нефти и нефтепродуктов (77,6 млн т на $ 41,2 млрд по итогам 2019 года) и прочего сырья (на $ 5,9 млрд в прошлом году), что соответствует 83,4% ее экспорта в Китай и 11,14% общего объема экспорта. Вполне можно до­пустить, что в 2020 году физические объемы поставок сырья в Китай сократятся на 10−15% как из-за сокращения потребления, так и из-за переориентации Пекина на внутренних поставщиков, а цены сырья продолжат в этом году свое падение.

Таким образом, вместо наблюдавшегося в 2019 году роста экспорта из России в Китай на 1,3%, мы можем увидеть его снижение на 17−20% в 2020 году. Дополнительными проблемами могут стать сокращение импорта высокотехнологических товаров и комплектующих (о таком риске сейчас говорят по всему миру, но Россия особенно сильно зависит от КНР в этом отношении — на Китай при­ходится до 80% закупаемой оргтехники и почти 100% оборудования для мобильной связи), в том числе и для работающих в России под­разделений иностранных компаний, выпускающих электронные изделия и автомобили. Кроме того, Банк России в 2018—2019 гг. довел долю юаня в резервах до 13,2%, потеряв на этом почти $ 10 млрд. Судя по всему, потери могут быть не окончательными, так как Пекин наверняка будет заинтересован в дальнейшем обесценении национальной валюты для преодоления последствий кризиса.

Во-вторых, несмотря на то, что фондовые и финансовые рынки России и Китая практически не соприкасаются, давление кризиса на Россию может прийти с западных площадок. Волна распродаж последней недели в мире была не такой резкой, как в России (долларовый индекс S&P 500 потерял за пять дней 11,5%, но в то же время российский долларовый ин­декс RTS снизился более чем на 14,7%). Любое нарастание неопределенности ведет к повышению курса доллара, по отношению к которому активнее всего снижаются валюты «развивающихся» стран, особенно «сырьевых» (и рубль вовсе даже не стал рекордсменом этой «гонки на понижение», снизившись на 8,1% с январских максимумов. Южноафриканский рэнд упал на 10,5%, бразильский реал — на 9,7%, турецкая лира показала более умеренное снижение на 6,1%). Тренд к падению курса рубля повлечет за собой прежде всего рост рублевой кредитной нагрузки на российских ва­лютных заемщиков, потенциальные риски инфляции в связи с удорожанием импорта и общую нервозность населения и бизнесов, которые способны счесть, что период стабилизации рубля 2016−2018 гг. закончился. Более слабые, чем пред­полагалось, экономические результаты первого квар­тала станут негативным фоном для голосования по предложенным Пути­ным конституционным поправкам и «смажут эффект» от замены правите­ль­ства в январе этого года. В любом слу­чае, в очередной раз будет подтвер­ждено, что про финансовую автономизацию России и Запада говорить не приходится.

В-третьих, и это сегодня обсуждается наиболее активно, остается фактор цены на нефть. Стоит обратить внимание на несколько аспектов. Сама по себе нефть продолжит дешеветь, так как пока снижение котировок являет­ся лишь реакцией на панику, но не учитывает неизбежного более глубокого, чем с 3,3 до 3,2%, пересмотра прогноза МВФ о росте мировой экономики в 2020 году. При этом российская нефть на поставке в Китай может дешеветь еще быстрее, так как у Москвы нет альтернативных рын­ков для нефти из восточной ча­сти страны и ей, вероятно, придется передоговариваться с китайскими парт­нерами ради сохранения поставок в прежних объемах (а мы уже слышали, что Путин не хочет сокращать добычу пропорционально ее ны­нешним объемам, как предлагают саудиты). Кроме того, сейчас эксперты и финанси­сты говорят, что цена на уров­не $ 50/барр не угрожает бюджету, так как поступления в ФНБ прекратятся только при «цене отсечения» в $ 42,4/ барр. Это так, но нужно принимать в расчет, что этот уровень не «взят за базовый в рамках нашей макроэкономи­ческой политики в этом году», как утверждает Путин; он лишь указывает на минимальную цену, ниже которой прекратятся отчисления в резервы. В нынешнем варианте бюджет на 2020 год сверстан на основе базового варианта прогноза Минэкономики, в котором средняя цена нефти сорта Urals определена в $ 57/барр. Это означает, что в новой ситуации пошлины будут приносить приемлемые для сохране­ния отчислений в ФНБ доходы, однако при этом налог на прибыль, НДС и НДФЛ могут обеспечить меньше поступлений, чем предполагалось ранее, из-за снижения общей экономической активности, что сократит бюджетные доходы по этим категориям. Чтобы смягчить этот тренд, правительству нужно опускать рубль пропорционально снижению нефтяных цен (пока же он падает в три раза медленнее) — что, однако, чревато серьезными негативными последствиями и разочарованием населения в финансовой политике властей.

Следует также отметить еще три момента, которые делают российскую экономику менее защищенной от последствий эпидемии. В первую очередь здесь нужно отметить, что она находится сейчас в намного менее устойчивом состоянии, чем американская и европейские, где доволь­но уверенно растет потребительский спрос, а власти умеют вести активную монетарную политику в условиях приближающегося спада. В России с 1,3%-ным ростом экономики по итогу прошлого года и с 0,8%-ным ростом дохо­дов населения понятно, что ВВП увеличивается исключительно за счет инвестиций государства и госкомпаний, которые в новых условиях вполне могут сократиться. Кроме того, стоит предположить, что потребительское кредитование, которое в последние годы было одним из факторов, поддерживавших спрос, будет расти медленнее, а в некоторых сегментах даже сократится в объемах. Наконец, нужно иметь в виду, что если в 2020 году российская экономика столкнется с рецессией, это окажется очень плохим зна­ком на бу­дущее, так как такое снижение экономической активности станет уже вторым в рамках глобального повышательного тренда, а удар нового циклического кризиса, даже отнесенного на 2023 или 2024 год, окажется еще более сильным, так как нарушит возможный тренд на восстановление.

Конечно, можно согласиться с Силуановым, когда он говорит о том, что бюджет будет исполняться на протяжении 3−4 лет, даже если нефть достигнет уровней около $ 30/барр. Технически так оно и будет — вопрос только в том, какое влияние на экономику окажет подобный спад. В 2009 и 2015 годах бюджетные расходы вовсе не секвестировались, однако падение ВВП соста­вило 7,9 и 2,5% соответственно, а средневзвешенные курсы рубля к доллару в эти годы оказались на 21,6 и 37,1% ниже, чем в предшествующие. Рос­сий­ская экономика — это не только бюджет, и забывать об этом не стоит.

Сегодня, разумеется, очень рано подводить итог экономическим последствиям продолжающейся эпидемии. Пик паники на западных рынках, на мой взгляд, уже пройден; в течение оставшейся части года котировки будут на­ходиться в «боковом» тренде с небольшой склонностью к понижению, тогда как центральные банки продолжат стимулировать экономический рост. В таких условиях наиболее критически важным для России выглядит фактор нефтяных цен, для восстановления которых потребуется не просто отсутствие спада, а явное ускорение темпов глобаль­ного роста, на что надежда сейчас крайне невелика.

Россия остается страной, по которой одинаково бьют как циклические спады в миро­вой экономике, так и тактические провалы цен на сырье — в то время как в мире эти факторы действуют скорее разнонаправленно. И пока такое поло­жение сохраняется, наша страна будет экономически намного более уязви­мой, чем большинство индустриально развитых держав.