Спустя два месяца после того, как в Китае впервые был выявлен новый вид опасного коронавируса, российские власти признали, что распространяющаяся эпидемия несет угрозы национальной экономике. Сначала Банк России указал на «серьезный риск недостижения прогнозных параметров роста ВВП», а затем Путин прямо признал, что «негативные последствия дают о себе знать, [т.к.] затрагивают всю систему мирохозяйственных связей». Напомним, что перед этим мировые рынки пережили самый сложный период с 2008 года, а основные фондовые индексы на прошлой неделе потеряли от 10 до 13%, официально перейдя в «зону коррекции». Россия, как и стоило предположить, не осталась в стороне: индекс Московской биржи потерял с январских максимумов более 13,5%, рубль — более чем 8%.
Сегодня, как отмечает большинство экспертов, все зависит от того, приобретет ли распространение коронавируса статус глобальной пандемии. Мне, однако, кажется, что внимание, привлеченное сейчас к эпидемии, очевидно излишне. Если объяснять все обесценение глобальных рынков на прошлой неделе «эпидемической» паникой, то окажется, что одна потерянная в ходе нее жизнь обошлась мировой экономике в баснословные $ 3,07 млрд. Если сделать простую экстраполяцию, это означает, что в случае смерти 1,5% жителей Земли хозяйственная активность в мире должна перестать существовать, а все мировое богатство — аннигилироваться. Уже одно это означает, что по мере развития эпидемии ее относительное влияние на экономику будет сокращаться, но на самом деле есть и другие факторы, которые не делают ситуацию столь страшной, какой ее рисуют многие.
Коронавирус пришел в очень «подходящий» момент, когда все больше инвесторов убеждались в том, что мировой экономике грозит рецессия — тем более что текущая восходящая фаза цикла является самой продолжительной в современной истории (в США экономика растет уже 128 месяцев подряд при среднем сроке циклического повышения за 1945−1981 гг. в 44 и после 1981 года — в 98 месяцев). Коронавирус, обрушивая сейчас фондовые котировки, охлаждает пыл инвесторов и объективно снижает вероятность перегрева рынков, способного спровоцировать масштабные кризисные явления. Иначе говоря, снижение темпов экономического роста в США и Европе, падение цен спекулятивных активов и готовность ФРС «действовать» в направлении увеличения денежного предложения — все это позволяет ведущим экономикам продолжить рост, пусть и более медленными темпами, а не впасть в рецессию. Поэтому я придерживаюсь оптимистичной оценки перспектив, соглашаясь с теми, кто считает, что глобальный кризис из-за эпидемии невозможен.
Однако в случае с Россией ситуация выглядит несколько более комплексно, так как она может снова оказаться «слабым звеном», каким показала себя в ходе очень глубокой по мировым меркам рецессии 2009 года и контрциклического спада 2015 года.
Во-первых, коронавирус нанес свой основной удар по Китаю — стране, с которой Россия очень тесно экономически связана. Ввиду того, что КНР не стала публиковать свою январскую экономическую статистику (и, вероятно, не обнародует и февральскую), точных данных о ситуации нет, однако известно о снижении выбросов электростанций более чем на треть, сокращении внутреннего рынка авиаперевозок на 70%, а продаж автомобилей — на 92%. Такие цифры, на мой взгляд, делают невозможным предположение о сохранении роста экономики КНР в I квартале, и, вероятно, означают сокращение темпов роста как минимум до 4% по итогам года. Россия поставляет в Китай значительные объемы нефти и нефтепродуктов (77,6 млн т на $ 41,2 млрд по итогам 2019 года) и прочего сырья (на $ 5,9 млрд в прошлом году), что соответствует 83,4% ее экспорта в Китай и 11,14% общего объема экспорта. Вполне можно допустить, что в 2020 году физические объемы поставок сырья в Китай сократятся на 10−15% как из-за сокращения потребления, так и из-за переориентации Пекина на внутренних поставщиков, а цены сырья продолжат в этом году свое падение.
Таким образом, вместо наблюдавшегося в 2019 году роста экспорта из России в Китай на 1,3%, мы можем увидеть его снижение на 17−20% в 2020 году. Дополнительными проблемами могут стать сокращение импорта высокотехнологических товаров и комплектующих (о таком риске сейчас говорят по всему миру, но Россия особенно сильно зависит от КНР в этом отношении — на Китай приходится до 80% закупаемой оргтехники и почти 100% оборудования для мобильной связи), в том числе и для работающих в России подразделений иностранных компаний, выпускающих электронные изделия и автомобили. Кроме того, Банк России в 2018—2019 гг. довел долю юаня в резервах до 13,2%, потеряв на этом почти $ 10 млрд. Судя по всему, потери могут быть не окончательными, так как Пекин наверняка будет заинтересован в дальнейшем обесценении национальной валюты для преодоления последствий кризиса.
Во-вторых, несмотря на то, что фондовые и финансовые рынки России и Китая практически не соприкасаются, давление кризиса на Россию может прийти с западных площадок. Волна распродаж последней недели в мире была не такой резкой, как в России (долларовый индекс S&P 500 потерял за пять дней 11,5%, но в то же время российский долларовый индекс RTS снизился более чем на 14,7%). Любое нарастание неопределенности ведет к повышению курса доллара, по отношению к которому активнее всего снижаются валюты «развивающихся» стран, особенно «сырьевых» (и рубль вовсе даже не стал рекордсменом этой «гонки на понижение», снизившись на 8,1% с январских максимумов. Южноафриканский рэнд упал на 10,5%, бразильский реал — на 9,7%, турецкая лира показала более умеренное снижение на 6,1%). Тренд к падению курса рубля повлечет за собой прежде всего рост рублевой кредитной нагрузки на российских валютных заемщиков, потенциальные риски инфляции в связи с удорожанием импорта и общую нервозность населения и бизнесов, которые способны счесть, что период стабилизации рубля 2016−2018 гг. закончился. Более слабые, чем предполагалось, экономические результаты первого квартала станут негативным фоном для голосования по предложенным Путиным конституционным поправкам и «смажут эффект» от замены правительства в январе этого года. В любом случае, в очередной раз будет подтверждено, что про финансовую автономизацию России и Запада говорить не приходится.
В-третьих, и это сегодня обсуждается наиболее активно, остается фактор цены на нефть. Стоит обратить внимание на несколько аспектов. Сама по себе нефть продолжит дешеветь, так как пока снижение котировок является лишь реакцией на панику, но не учитывает неизбежного более глубокого, чем с 3,3 до 3,2%, пересмотра прогноза МВФ о росте мировой экономики в 2020 году. При этом российская нефть на поставке в Китай может дешеветь еще быстрее, так как у Москвы нет альтернативных рынков для нефти из восточной части страны и ей, вероятно, придется передоговариваться с китайскими партнерами ради сохранения поставок в прежних объемах (а мы уже слышали, что Путин не хочет сокращать добычу пропорционально ее нынешним объемам, как предлагают саудиты). Кроме того, сейчас эксперты и финансисты говорят, что цена на уровне $ 50/барр не угрожает бюджету, так как поступления в ФНБ прекратятся только при «цене отсечения» в $ 42,4/ барр. Это так, но нужно принимать в расчет, что этот уровень не «взят за базовый в рамках нашей макроэкономической политики в этом году», как утверждает Путин; он лишь указывает на минимальную цену, ниже которой прекратятся отчисления в резервы. В нынешнем варианте бюджет на 2020 год сверстан на основе базового варианта прогноза Минэкономики, в котором средняя цена нефти сорта Urals определена в $ 57/барр. Это означает, что в новой ситуации пошлины будут приносить приемлемые для сохранения отчислений в ФНБ доходы, однако при этом налог на прибыль, НДС и НДФЛ могут обеспечить меньше поступлений, чем предполагалось ранее, из-за снижения общей экономической активности, что сократит бюджетные доходы по этим категориям. Чтобы смягчить этот тренд, правительству нужно опускать рубль пропорционально снижению нефтяных цен (пока же он падает в три раза медленнее) — что, однако, чревато серьезными негативными последствиями и разочарованием населения в финансовой политике властей.
Следует также отметить еще три момента, которые делают российскую экономику менее защищенной от последствий эпидемии. В первую очередь здесь нужно отметить, что она находится сейчас в намного менее устойчивом состоянии, чем американская и европейские, где довольно уверенно растет потребительский спрос, а власти умеют вести активную монетарную политику в условиях приближающегося спада. В России с 1,3%-ным ростом экономики по итогу прошлого года и с 0,8%-ным ростом доходов населения понятно, что ВВП увеличивается исключительно за счет инвестиций государства и госкомпаний, которые в новых условиях вполне могут сократиться. Кроме того, стоит предположить, что потребительское кредитование, которое в последние годы было одним из факторов, поддерживавших спрос, будет расти медленнее, а в некоторых сегментах даже сократится в объемах. Наконец, нужно иметь в виду, что если в 2020 году российская экономика столкнется с рецессией, это окажется очень плохим знаком на будущее, так как такое снижение экономической активности станет уже вторым в рамках глобального повышательного тренда, а удар нового циклического кризиса, даже отнесенного на 2023 или 2024 год, окажется еще более сильным, так как нарушит возможный тренд на восстановление.
Конечно, можно согласиться с Силуановым, когда он говорит о том, что бюджет будет исполняться на протяжении 3−4 лет, даже если нефть достигнет уровней около $ 30/барр. Технически так оно и будет — вопрос только в том, какое влияние на экономику окажет подобный спад. В 2009 и 2015 годах бюджетные расходы вовсе не секвестировались, однако падение ВВП составило 7,9 и 2,5% соответственно, а средневзвешенные курсы рубля к доллару в эти годы оказались на 21,6 и 37,1% ниже, чем в предшествующие. Российская экономика — это не только бюджет, и забывать об этом не стоит.
Сегодня, разумеется, очень рано подводить итог экономическим последствиям продолжающейся эпидемии. Пик паники на западных рынках, на мой взгляд, уже пройден; в течение оставшейся части года котировки будут находиться в «боковом» тренде с небольшой склонностью к понижению, тогда как центральные банки продолжат стимулировать экономический рост. В таких условиях наиболее критически важным для России выглядит фактор нефтяных цен, для восстановления которых потребуется не просто отсутствие спада, а явное ускорение темпов глобального роста, на что надежда сейчас крайне невелика.
Россия остается страной, по которой одинаково бьют как циклические спады в мировой экономике, так и тактические провалы цен на сырье — в то время как в мире эти факторы действуют скорее разнонаправленно. И пока такое положение сохраняется, наша страна будет экономически намного более уязвимой, чем большинство индустриально развитых держав.
