В ходе одного из последних опросов «Левада-центра» социологи зафиксировали изменения в «рейтинге» институтов государства, к которым граждане относятся с большим доверием. Доверие россиян к армии (66%) впервые выше, чем к президенту (58%). На третьем месте находятся спецслужбы (50%).
Изменение места вооруженных сил в рейтинге связано с падением уровня доверия к президенту (с 75% до 58%), а не с ростом уверенности в ВС — она осталась на уровне 2017 года. С другой стороны, доверие ко многим другим государственным институтам — судам, полиции, парламенту, региональным властям — либо существенно снизилось, либо и так находилось в нижней части списка. Путин как личность не имеет даже гипотетических конкурентов, но институт президентства оказался подвержен некоторой коррозии. Известно, что президент Путин в общественном сознании — это функциональное звено, которое обеспечивает согласование интересов различных элитных групп. С точки зрения общественного мнения, его функция — это сдерживание интересов бюрократии и «олигархов». Заменить Путина как политика невозможно, но можно поменять институциональную роль президента, и на это есть определенный запрос. Выход армии на первое место среди институтов, пользующихся наибольшим доверием, показывает, каких изменений хотят россияне.
Тяга к «железной руке»
Россияне все чаще говорят о необходимости навести порядок. Согласно результатам опроса «Левада-центра», проведенного в июле 2017 года, 44% россиян считают, что власть в России должна находиться в одних сильных руках. В 2016 году таковых было 32%. В это же время в обществе существенно снизилась доля тех, кто относился к фигуре Сталина с осуждением. Произошло это, прежде всего, за счет роста безразличного отношения среди самых молодых. Образ политика, способного привести страну к победе любой ценой, соседствует с запросом на стабильность: 29% россиян в 2017 году считали, что «брежневская» эпоха была лучшим временем в истории страны. По мнению сегодняшних респондентов, через десятилетия Путина будут считать человеком, который «присоединил Крым, остановил вторую Чеченскую войну, и так далее. Ввел пенсионную реформу. Не знаю, просто реформатором назовут». Сегодня проведение пенсионной реформы кажется людям событием, имеющим исторические последствия для нашей страны. Это событие служит символом победы чиновничества, следствием неграмотного управления страной и уступок президента элитным группам. Для многих это событие послужило триггером изменений в отношении к курсу страны: положительная оценка положения дел в стране снизилась с 60% в апреле до 47% в сентябре. Доверие к ключевым политическим фигурам также упало — все они воспринимаются в связке с государством. 41% россиян считают, что страна движется по неправильному пути, но нет общественных деятелей, способных аккумулировать рост недовольства.
«Второе» место в рейтинге популярных политиков занимает Владимир Жириновский, хотя число его сторонников нисколько не выросло. Год назад он занимал четвертое место, уступив в популярности не только Путину, но еще Шойгу и Лаврову. Не имея в глазах россиян политической самостоятельности, Жириновский остается одним из наиболее узнаваемых персонажей, фактически превратившись в нарицательное имя, а его поддержка стала общественно приемлемым способом выражения фрустрации текущим состоянием дел.
Министр обороны Сергей Шойгу имеет такой же уровень поддержки, как и Жириновский. Не будучи политиком в веберовском понимании, не обладая харизмой и видением будущего, он имеет несколько имиджевых преимуществ. Во-первых, у него репутация надежного министра, которую он заработал за годы, проведенные в статусе главы МЧС. Во-вторых, россияне вменяют ему успехи российских вооруженных сил, достигнутые в ходе военных операций последних лет. Он не имеет политической программы и, вероятно, президентских амбиций, но именно его непубличность кажется россиянам показателем эффективности работы: «он начинал все с нуля, когда работал действительно в МЧС, начинал с простого рабочего, и сам всего добился. Это, конечно, плюс, мне это нравится». Образ Шойгу идеально вписывается в представления россиян о преемнике, который не будет полностью брать функции Путина. Например, в случае, если Путин останется у власти после 2024 года как председатель Госсовета или еще в каком-либо качестве. У Шойгу нет устремлений к радикальным преобразованиям, что воспринимается большинством россиян как плюс. В отличие от Медведева, он не карикатурен. Ему не присущ налет интеллигентности (как, например, у Лаврова), наличие которого воспринимается как недопустимая для президента мягкость.
Контент-анализ транскриптов фокус-групп позволяет установить, что 26% упоминаний слова «преемник» относятся к фамилии Шойгу. Фамилия Лаврова возникает в 8% случаев, а Медведева — только в 3%. По мнению опрошенных, Шойгу намного ближе к тому, чтобы стать преемником, чем другие члены путинской команды. Впрочем, респонденты всегда делают оговорку о том, что настоящего преемника они, скорее всего, не знают. Кажется, что им даже нравится эта неопределенность. В ней они чаще всего видят продуманный политический ход Путина. Стоит также учитывать, что большинство все равно не хотело бы смены лидера страны. Но вместе с тем есть запрос на обновление политической линии. Личность Путина кажется многим россиянам героической, необходимость которой диктуется механизмом ручного управления страной. И это тем более высвечивает дефицит институциональных способов решения проблем. Мифологизация могущества президента ставит его вне рамок существующей политической системы, что воспринимается как проблема — с каждым годом Путин все больше превращается во «всесоюзного старосту», который очевидно не способен уследить за всеми внутренними проблемами страны.
Растущая неопределенность
В рамках пессимистичного прогноза будущего россиянам рисуются угрозы бесконтрольного роста коррупции, чиновничьего произвола и в конечном итоге распад страны. Сегодняшнее положение России описывается как неустойчивое, а ее курс кажется бесцельным: на фокус-группах корабль с названием «Россия» совершает бесконечное кругосветное путешествие. Даже в целом довольные положением дел россияне зачастую представляют будущее в мрачных красках, поскольку конфигурация власти не обеспечивает ее устойчивости, и это очевидная для всех россиян проблема. Рост пессимизма и критики действий президента, вызванный обстоятельствами пенсионной реформы, открывает некоторое пространство для рассуждений о желательных переменах и силах, которые могут их осуществить.
В отсутствии публичной политики и более-менее содержательной дискуссии о путях развития страны, массовое сознание обращается к наиболее устойчивым и консервативным институциям. Именно в этом контексте россияне обращаются к армии как к одной из немногих надежных социальных структур. Тем более, что с 2014 года образ армии существенно укрепился. Если в январе 2014 года 60% россиян считали армию способной защитить страну, то через год таких было уже 82%.
Как вы думаете, способна ли наша армия сейчас защитить Россию в случае реальной военной угрозы со стороны других стран?
Любая война имеет тенденцию к расширению. Очень сложно рассказывать о том, что наша страна ведет борьбу за своими пределами, но при этом не экстраполировать ситуацию на внутреннюю повестку. Если для россиян кажется очевидным, что Россия ведет успешную военную кампанию в Сирии, то для них так же очевидно, что во «внутренней» войне они терпят унизительное поражение. Под внутренней войной чаще всего подразумевается разобщенность и дезинтеграция наиболее уязвимых социальных групп: «регионы», «бедные», «пенсионеры» и так далее. Решение этих проблем считается делом государственной важности, решать которое придется другим людям и, судя по всему, другими способами. Люди не ждут от президента Путина существенных изменений: перед ним ставится задача обеспечить выживаемость страны. Параллельно тому, как разрушаются надежды на рост, нарастает и общая апатия и циничное отношение к власти. Одно из популярных мнений сформулировано так: «[Происходит] отход нашего правительства от народа. Какими-то подачками немножко продлят свое существование». Именно армия воспринимается как главный защитник. Вместе с растущим ощущением дестабилизации, отношение к силовикам во власти становится более толерантным.
Фрустрация может порождать агрессию. Уже сейчас нередко можно услышать оправдания самых жестких мер в адрес нарушителей общественного порядка. Кажется, что беспорядок проник повсюду и исправить его можно только с помощью силы. Негодование по поводу недавних драк футболистов в центре Москвы и последовавшая под давлением публики суровая реакция правоохранителей могут быть симптомами нарастающей дезорганизации общества. Будь наказание менее жестким, россияне считали бы его проявлением безнаказанности и неподсудности элиты. Можно предположить, что в будущем публичное желание показательных «расправ» будет только расти, а значит будет расти и спрос на «сильную руку».
