Cущественная доля анализа медиа контента, производимого в России после начала полномасштабного вторжения РФ в Украину, вполне оправданно сконцентрирована на исследовании роли и содержания каналов социальных сетей, посвященных этой теме. Однако именно телевизионное вещание по-прежнему играет ключевую роль в формировании представления внутренней аудитории о войне, которую ведет Россия. Российская медиа-среда несколько необычна в своем отношении к социальным сетям: в то время как во всем мире социальные сети все больше определяют содержание и повестку дня традиционных СМИ, российские проправительственные аккаунты и каналы в социальных сетях, наоборот, как правило, следуют в фарватере государственных медиа.
Методология и подход
Проект «The Russian Media Observation and Reporting» (RuMOR), посвященный анализу и описанию вещания российских медиа, отслеживает освещение военных действий на российском телевидении. Команда RuMOR анализирует расшифровки текстов передач национальных телеканалов, предоставленные компанией Integrum, чтобы измерить распространенность ключевых слов, которые используются для освещения войны. Хотя среди стенограммы нет расшифровок текстов политических ток-шоу, вроде «Время покажет», ежедневные выпуски новостей на государственном и контролируемом государством телевидении охватывают более широкий круг случайных зрителей, которые не обязательно специально выискивают прокремлевские пропагандистские материалы. Более того, анализ новостных выпусков позволяет наблюдать за изменениями в содержании нарратива и тем, как со временем посыл вещания искусно подстраивается под российскую аудиторию. Например, в конце февраля 2022 года резко возросло число упоминаний понятия «геноцид», а также утверждений о том, что Россия вмешивается в ситуацию, чтобы предотвратить геноцид на Донбассе. Спустя две недели после начала полномасштабного вторжения в Украину упоминания о геноциде практически исчезли из российского эфира, а частотность упоминания «биолабораторий» резко возросла по мере распространения историй о якобы спонсируемых США биологических лабораториях в Украине. Позднее нарратив о биолабораториях был в свою очередь вытеснен рассказами о наемниках и террористах.
Илл 1. Смена нарративов на российском телевидении, февраль-март 2022 г.
До какой степени национальное телевидение может повлиять на отношение россиян к войне? Что касается потребления новостей на внутреннем рынке, то большинство россиян уже давно получают новости из телевизора, даже несмотря на то, что молодое поколение все чаще обращается к социальным сетям, таким как Telegram. Хотя в условиях цензуры и репрессий военного времени исследования, полагающиеся на результаты российских опросов общественного мнения, ненадежны и даже вредны, альтернативные попытки изучения общественного мнения, например, проект RussiaWatcher, свидетельствуют о сохранении этой тенденции и после начала полномасштабного вторжения России в Украину. Поскольку упоминание какой-то темы на национальном телевидении не может остаться незамеченным случайным российским зрителем, RuMOR калибрует упоминание темы по отношению к погоде как порог повседневной актуальности: если определенная тема упоминается чаще, чем погода, она с большей вероятностью будет замечена в повседневной жизни зрителей.
Нормализация войны
На первый взгляд кажется, что за первый год войны российские медиа муссировали обескураживающее многообразие тем. Эта «диаграмма спагетти» иллюстрирует скорость и частоту, с которой российское телевидение меняет фокус и акценты.
Илл. 2. Общее количество упоминаний на российском телевидении, февраль 2022 — февраль 2023 гг.
Хотя часть этого вещания обусловлена событиями, происходившими в реальном времени, перекалибровка по погоде дает неожиданный результат: война неуклонно исчезала с российских телеэкранов.
Илл. 3. Упоминания войны и погоды на российском телевидении
Все это позволяет российскому телевизионному новостному вещанию нормализовать войну для российского телезрителя, вписывая ее в повседневную жизнь людей, а не стремясь изменить саму эту повседневность. Нормализация войны может показаться необычной стратегией, поскольку большинство сторонних наблюдателей ожидает, что во время войны правительство должно стремиться мобилизовать общественную поддержку. Однако, как это часто бывает в автократиях, российская власть предпочитает держать население в состоянии демобилизации, аполитичности и лояльности к государству. Поэтому основная задача внутренней пропаганды состоит в том, чтобы убедить россиян, что война — это не драматический разрыв их картины реальности, а логическое продолжение давно устоявшихся представлений о том, что Украина как государство не легитимна, украинцы как народ «на самом деле» никакие не украинцы, а Запад в своих русофобских настроениях дошел до иррациональных крайностей.
Еще более поразительная ситуация складывается на региональных телеканалах, где «Специальная военная операция» практически сведена до фонового шума. Из немногих тем, освещаемых на региональном телевидении, упоминания о санкциях иллюстрируют одну из стратегий нормализации войны: хотя мы наблюдали несколько продолжительных обсуждений санкций в начале войны, эти дискуссии концептуализировали западные санкции как продолжение режима санкций, введенного в 2014 году.
Илл. 4. Упоминания санкций на региональном телевидении
Аналогичным образом реакция на новые санкции повторяла реакцию прошлых лет, когда СМИ превозносили преимущества импортозамещения, выгоды внутренней экономической конкуренции и повышения национальной безопасности за счет опоры на отечественные товары и технологии. Другими словами, санкции представлялись как угрожающие, но не несущие ничего нового и, в конечном счете, довольно беззубые.
Враги, логика и легитимация
Если разложить освещение войны на российском телевидении на элементы повествования о действующих лицах и мотивах, то можно заметить, что непропорционально большой акцент делается на упоминании врагов России: украинских националистов, США, НАТО, «нацистов и фашистов», «наемников и террористов».
Илл. 5. Упоминания войны и погоды на российском телевидении: враги
Из всех этих категорий врагов основное внимание уделяется украинским националистам и США. Несмотря на то, что объявленная Путиным цель войны — «денацификация» Украины, в материалах о войне нацисты упоминаются нечасто. Если в начале вторжения слово «националисты» использовалось для разграничения предполагаемых радикалов и регулярных вооруженных сил Украины, то вскоре эти термины стали использоваться как взаимозаменяемые.
Изображение врагов России часто лишено какой-либо логики и обоснования. Упоминания о каких-то вражеских кознях, заговорах и махинациях также быстро сошли на нет после начала полномасштабной войны, и лишь разговор о санкциях регулярно выделялся из общего фонового шума.
Илл. 6. Упоминания войны и погоды на российском телевидении: антироссийские заговоры
Другими словами, внутреннее вещание российского телевидения обрушивает на зрителей поток историй о врагах России, но зачастую действиями этих врагов движет не что-то рациональное, а якобы слепая ненависть к России и русским: объяснить, что именно делают эти враги и почему, для российских СМИ менее важно, чем постоянно напоминать зрителям об их существовании, а значит, и о том, что российское государство — единственное, что сдерживает козни этих врагов.
В то же время собственные мотивы России, подтолкнувшие ее развязать «Специальную военную операцию», уходили из поля зрения зрителей на протяжении всего первого года полномасштабной войны.
Илл. 7. Упоминания войны и погоды на российском телевидении: легитимация
«Денацификация» как цель войны против Украины, заявленная Путиным в его телеобращении 24 февраля 2022 года, исчезла из поля зрения уже через две недели после начала полномасштабных военных действий. Освобождение украинской территории было важной задачей, легитимирующей «СВО» в течение первых семи месяцев, но к концу первого года телевизионные репортажи в основном лишь констатировали продолжение военных действий. Тот факт, что власти все меньше и меньше озабочены необходимостью легитимировать «СВО» на национальном телевидении, отражает нормализацию войны в России как рутинного и ожидаемого факта повседневной жизни. Однако примечательно, что отсутствие войны среди репортажей на региональном телевидении изменилось в период частичной мобилизации: упоминания «СВО» особенно участились в СМИ в Южном и Дальневосточном федеральных округах, что говорит о необходимости повышения легитимности войны в тех регионах, которые, вероятно, получили наибольшее количество похоронок.
Илл. 8: Упоминания «СВО» на региональном телевидении
Меняющаяся роль НАТО в репортажах российского телевидения
Несколько удивительно, что НАТО не обсуждается на российском телевидении еще чаще, особенно в сравнении с другими врагами, которым, по уверениям пропаганды, РФ противостоит в этой войне. Отсылки российских СМИ к НАТО служат полезной иллюстрацией нарративного дрейфа и противоречий в российской внутренней пропаганде. Перед вторжением российские СМИ часто упоминали НАТО, представляя Североатлантический альянс инструментом внешней политики США и воплощением антироссийской идеологии. Медийный нарратив, представлявший НАТО агрессивным альянсом, управляемым США, зачастую делал акцент на требованиях, которые официальная Москва выдвинула на переговорах с США в декабре 2021 года, среди которых было прекращение расширения НАТО и отказ от размещения вооружений вблизи российских границ. После речи Путина 24 февраля 2022 года, в которой он объявил о начале «СВО», российское телевидение особо подчеркнуло его высказывания об Украине как о враждебном «антироссийском» образовании у границ страны, находящемся под внешним контролем и до зубов вооруженном НАТО.
С течением времени количество отсылок к НАТО в прокремлевских СМИ уменьшалось, но иногда всплески упоминаний приходились на дни, когда страны-члены Североатлантического альянса проводили конференции и переговоры. Одной из тем, получивших широкое освещение, стало возможное вступления в НАТО Швеции и Финляндии. Российские СМИ решили сообщать об этом относительно нейтральным, спокойным тоном, подчеркивая, что вступление Финляндии и Швеции в НАТО существенно отличается от вступления Украины, поскольку с этими странами у РФ нет никаких территориальных проблем и споров, которые могли бы напрямую беспокоить Москву. Такое изменение тона, скорее всего, было вызвано необходимостью минимизировать восприятие расширения НАТО как непреднамеренного последствия войны, но оно эффективно перенаправило повествование в сторону от идеологической антироссийской составляющей альянса. Вместо этого российские СМИ стали обращать внимание на военные передвижения и развертывание частей НАТО, а также на невыполненные обещания Запада относительно членства Украины в НАТО, особенно в части военных поставок из стран-членов альянсов. Сегодня упоминания о НАТО в российских СМИ уже не сводятся исключительно к тому, что Североатлантический альянс является главной причиной напряженности или главным врагом Москвы. Скорее, НАТО превратилось в гибкий аргумент, используемый режимом в различных целях, и легко приспосабливающийся к различным объяснениям и стратегиям легитимации российской агрессии против Украины.
Великая отечественная война: размывая нарратив
Как и в случае с оккупацией и аннексией Крыма в 2014 году, российская пропаганда заворачивает полномасштабное вторжение на Украину в 2022—2023 гг. в символику Великой Отечественной (Второй мировой) войны. ВОВ остается
постоянной темой обсуждения на российском телевидении, а программа телепередач пестрит сюжетами и кинофильмами об истории войны. Причем с начала этого года дискуссии, связанные с Великой Отечественной войной, стали еще более заметными, в то время как количество упоминаний «войны», не связанных с ней, сократилось с прошлого года.
Роль ВОВ на российском телевидении важна не только в символическом смысле. В последнее десятилетие обсуждение военной тематики практически занимает столько же места в общественном поле, сколько дискуссии вокруг Великой отечественной войны.
Илл. 9: Упоминание войны на российском телевидении, январь-март (среднее число упоминаний в неделю)
Рост освещения Великой Отечественной войны совпал с и отчасти заслонил более широкое распространение «разговоров о войне» на российском телевидении. Чтобы добиться подобного слияния дискуссий о войне в Украине и о Великой отечественной войне, власти и провластные СМИ демонстрируют публике фигуры патриотов и апроприируют соответствующую культурную память, стремясь объединить уважение к прошлому с лояльностью к текущей политике. Задача состоит в том, чтобы найти общую, объединяющую национальную идею, способную преодолеть разногласия между различными этническими, религиозными и идеологическими сообществами в многонациональной стране. Эти усилия свидетельствуют о широком распространении среди россиян исторического нарратива, оправдывающего продолжающийся конфликт с Украиной.
Однако сближение дискуссий о войне в Украине и Великой Отечественной войне потенциально чревато нежелательными последствиями. Эта мнемоническая стратегия не только затуманивает понимание войны в России, но и подрывает ее серьезность. Как мы уже видели выше, основные мнемонические ассоциации, связанные с Великой Отечественной войной, такие как патриотизм, нацисты/фашисты, денацификация/демилитаризация, используются довольно редко. Таким образом, стратегия нормализации и преуменьшения значения войны для российской публики снижает желаемый эмоциональный вес ассоциаций с Великой Отечественной войной. Кроме того, пропаганде становится сложно провести убедительные параллели между войной в Украине и первоначальными ассоциациями, которые были представлены для оправдания российского вторжения в Украину. Таким образом, пока СМИ формировали нарратив Великой Отечественной войны вокруг объединения русского народа, увековечивания коллективного нарратива и легитимации интервенции, реальная война в Украине отошла на второй план.
Заключение
Паттерны и модели, которые российские СМИ использовали для нормализации в глазах российской телеаудитории вторжения в Украину, помогают понять реакцию российского общества на войну. Однако не стоит думать, что российский зритель находится «в плену у телевизора», поскольку существует множество альтернативных источников информации, доступных даже внутри страны. Тем не менее, данные, полученные в результате исследования RuMOR, демонстрируют, какие нарративные ассоциации пассивно потребляются россиянами в повседневной жизни, когда новости звучат фоном дома, в салоне красоты, в такси или во время шопинга. Эти нарративы становятся привычными и воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, а их публичное оспаривание чревато преследованием в соответствии с драконовскими законами о цензуре, принятыми вскоре после начала войны. Осознание готовности государства применять репрессии наряду с повсеместно распространенными нарративами о войне в России во многом объясняет отсутствие открытого инакомыслия. В отсутствие реальной информации о мотивах противника образы врага заменяют логику, а ассоциации с Великой Отечественной войной придают легитимность происходящему и создают социальный императив для сплочения вокруг государства.
Стремление режима во что бы то ни стало нормализовать и преуменьшить значения войны в повседневной жизни также делает заметными отдельные события, выделяющиеся из этой картины. Прошло чуть более месяца после праздничных торжеств по случаю российской аннексии четырех украинских областей, когда в начале ноября 2022 года Россия была вынуждена отступить из Херсона, столицы одной из недавно «присоединенных» территорий. Хотя освещение российскими медиа событий в Херсоне резко возросло, на государственном телевидении было лишь одно мимолетное упоминание об отступлении (которое было преподнесено как передислокация российских войск для лучшей защиты местного населения). Совсем недавно нападение на Шебекино в Белгороде также вызвало всплеск упоминаний в СМИ, но зафиксировано только одно упоминание о том, что нападение произошло на российской территории, после чего последовала быстрая серия категорических опровержений (и никаких упоминаний роли российских диверсантов-партизан). В обоих случаях упоминание о том, что под угрозой оказались российские или оккупированные Россией территории, было явно неожиданным и рисковало нарушить нормализующий тон военных репортажей. Всплеск телевизионных дискуссий в каждом случае, скорее всего, был вызван не столько происходящими событиями, сколько осознанной необходимостью противостоять наплыву информации в социальных сетях. Нарративы дрейфовали и сталкивались между собой, пока государственное телевидение не выработало четкую линию поведения.
Илл.10: Как российское телевидение объясняет атаку на Белгород
(29 мая — 4 июня 2023 г.)
В отличие от отступления из Херсона или нападения на Белгород, разрушение Каховской дамбы с самого начала было представлено государственным телевидением как террористическая атака со стороны Украины, и этот нарратив изменился лишь незначительно. СМИ сразу же стали анализировать подрыв дамбы с точки зрения логики и долгосрочного планирования противника, что, как мы уже видели, случается нечасто, и охарактеризовали ее как катастрофу, подчеркнув при этом, что угрозы водоснабжению Крыма или Запорожской атомной электростанции нет. Уже на второй день кризиса внимание сместилось на якобы провалившееся контрнаступление Украины и заявления Такера Карлсона в его новом шоу в Твиттере.
Илл. 11: Как российское телевидение объясняло случившееся с дамбой Каховской ГЭС (6−8 июня 2023)
Если рассматривать их в контексте, то такие разрывы в нормализующей модели репортажей российского телевидения о войне могут дать важнейшую информацию о восприятии государством опасных, угрожающих его нарративу событий (как в случае с отступлением из Херсона или боями в Шебекино). Кроме того, эти разрывы показывают, что государственное телевидение слишком хорошо подготовлено к событиям, за которые Россия надеется уйти от ответственности, например, к разрушению плотины Каховской ГЭС.
Безусловно, самым значительным разрывом и нарушением привычной гармоничной картины, созданной пропагандой на российском телевидении, стал вооруженный мятеж под руководством Евгения Пригожина, начавшийся поздно вечером 23 июня. О масштабах паники, вызванной мятежом, свидетельствует огромное разнообразие нарративов, которые государственное телевидение транслировало в течение всего одного дня, особенно в сравнении с предыдущими кризисами. Как и в случае с нападением на Белгород, репортажи о мятеже содержали стратегические умолчания: в них не говорилось ни о том, что вторая колонна вагнеровцев движется к Москве, ни о том, что вагнеровцы успели сбить несколько военных вертолетов и самолет. Однако в данном случае государственное телевидение поспешило за Telegram, в котором Пригожин объявил о начале мятежа, и в котором различные каналы сообщали о реальном продвижении колонны бойцов ЧВК «Вагнер» к Москве. В результате дикторы все отчаяннее умоляли зрителей не обращать внимания на «неофициальные источники информации».
Илл. 12: Как российское телевидение объясняло пригожинский мятеж (24−25 июня 2023 г.)
Окончание мятежа ознаменовалось возвращением к «нормальности» в пропаганде. Во-первых, в течение 24−25 июня СМИ все больше и больше настаивали на том, что подавляющее число россиян поддерживает Путина. Это совпало с телевизионной интерпретацией характера той угрозы, которая исходила от мятежа. С самого начала мятеж был подан как угроза гражданской войны, что было подкреплено телеобращением Путина утром 24 июня, в котором он вспоминал 1917 год и Гражданскую войну в России. Однако к тому времени, когда мятеж «рассосался», медиа вновь сместили фокус с Пригожина на коллективный Запад как экзистенциальную угрозу выживанию России.
Илл. 13: Российское телевидение об угрозах, которые несет мятеж Пригожина (24−25 июня 2023 г.)
Таким образом, пригожинский мятеж представляет собой, пожалуй, самый яркий пример того, как российское телевидение нормализует войну при помощи лишенных логики образов врага, гибкого использования образа Запада для легитимации реакции Кремля, обращения к историческим аналогиям для создания эмоциональной связи со зрителями и Путина как неизбежной, неподвижной данности в центре этой картины мира.
