Войска Асада при поддержке российской авиации и спецназа продолжают попытки продвинуться вглубь провинции Идлиб — последней формально существующей зоны деэскалации, контуры которой пока еще определяют турецкие военные. Их посты были развернуты согласно сочинским договоренностям президентов России и Турции. Сирийский режим старается стянуть в район Идлиба все боеспособные силы, включая подразделения бывших повстанцев, «примирившихся» с режимом на юге Сирии. По версии Дамаска, если бы не турецкие военнослужащие, посты которых проправительственные силы пытаются обойти, последний повстанческий анклав с альтернативными режиму рычагами власти давно был бы в руках Асада. Однако пример юга, «колыбели» сирийской революции, достаточно хорошо демонстрирует, что происходит с территориями, которые перешли под контроль режима, но где сохранился достаточно высокий уровень антиправительственных настроений.
Сплочение рядов
Относительно бескровное примирение повстанческих территорий на юго-западе страны (провинции Дераа и Кунейтра) произошло летом 2018 года. Процесс стал возможен только благодаря договоренностям внешних игроков: России, США, Израиля и Иордании. Тогда же при участии Москвы на границе с Израилем стал реализовываться план формирования «суннитского буфера» — для минимизации присутствия иранского Корпуса стражей исламской революции и многочисленных лояльных Тегерану местных и зарубежных отрядов ополченцев, которые неоднократно обещали Израилю открыть «сирийский фронт».
Россия фактически выступила гарантом возвращения в регион бывших оппозиционеров и пообещала обеспечить безопасность местным повстанцам, если они согласны воевать не с Дамаском, а с его противниками. Так, к апрелю 2019 года бывшие оппозиционеры составляли более 75% бойцов развернутой в провинции Дераа 8-ой бригады 5-го штурмового добровольческого корпуса — формирования, которое до некоторых пор напрямую управлялось российским генералом и офицерами на различных уровнях командования.
Однако другие игроки не могли позволить России стать монополистом в таком процессе: в борьбу за привлечение бывших оппозиционеров включился брат президента Сирии — командующий 4-ой дивизией Махер Асад, имеющий довольно тесные связи с Ираном.
Экс-оппоненты Асада, сведенные в формально лояльную Дамаску структуру, могли не только рассчитывать на жалование, но выполняли то, чем фактически занимались в оппозиции последние три года, — борьбой с ячейками «Исламского государства», поскольку в 2015—2018 гг. режим предпочитал воздерживаться от каких-либо серьезных операций против «Южного фронта» — фракций Сирийской свободной армии.
Такой шаг быстро принес плоды — местные подавили лояльное ИГ подполье и передали спецслужбам Асада сотни задержанных боевиков. Однако за периодом относительной стабильности последовал период активного доносительства: местные активисты под нажимом служб безопасности вдруг начали «вспоминать прошлое» и массово подавать заявления против бывших оппозиционеров, пользующихся авторитетом среди населения. Вдобавок, Дамаск стал настаивать на участии этих отрядов в операциях в зоне деэскалации «Идлиб», то есть против своих соратников. Это было воспринято, мягко говоря, без энтузиазма.
Но главная проблема, с которой столкнулся юг Сирии после возвращения под контроль правительства, — не столько решение «уравнения безопасности», сколько резкое ухудшение уровня жизни. Причина — снижение роли местных советов (гражданских администраций, которые создавались на территориях оппозиции для обеспечения нужд населения) и сокращение поддержки различных НКО и НПО.
На южном фронте без перемен
Российские военнослужащие регулярно проводят встречи с местными жителями провинции. Правда, как отмечают очевидцы, круг вопросов, которые обычно обсуждает с россиянами население, ограничен. Очевидцы утверждают, что сирийцы из южных провинций избегают говорить с представителями РФ на острые темы, поскольку их всегда сопровождает сирийский офицер военной безопасности и переводчик, которого люди считают также связанным с сирийскими силовыми структурами.
Режим даже публично не прекращает попыток показать, «кто здесь настоящая власть» — в свойственном ему стиле. Так, 8 марта Дамаск решил отметить 58-ую годовщину с момента пришествия к власти партии «Баас» в Дераа и символично установить в «колыбели революции» новую статую Хафеза Асада. В итоге митинг в поддержку власти обернулся антиправительственной демонстрацией.
Кроме того, в Дераа все активнее проявляет себя «Народное сопротивление», сформировавшееся в период «примирения». Активисты подполья водружают на улице флаг сирийской революции, пишут лозунги образца 2011−2012 гг. и все активнее проводят диверсии. Лояльные Дамаску эксперты привычно снимают с режима ответственность и трактуют действия новой оппозиции, которая, очевидно, состоит из местных, как происки внешних сил — они якобы продолжают «раскачивать лодку» через «недобитков».
Иранский след
По сообщениям, взрыв на маршруте следования российской военной полиции, который произошел в середине июля, не был единичным — проходила информация сначала об обстреле неизвестными в тот же день КПП и подрыве на востоке провинции Дераа автомобиля, принадлежащего офицеру сирийской армии. Ни одна из сторон не взяла на себя ответственность за те атаки, но на следующий день российские СМИ распространили версию оппозиционных источников: за нападением могли стоять проиранские отряды. Вряд ли это так, но аргументы в ее пользу все-таки имеются.
С начала военной операции 2015 года Иран был для России игроком, на которого она могла опереться, возвращаясь на Ближний Восток силовыми методами. При этом то ли сознательно, то ли по воле случая российским руководством были найдены противовесы, которые позволяли сохранять дистанцию и не ассоциироваться с шиитским Ираном. Первым таким противовесом стали договоренности с Израилем об относительной свободе действий ВВС ЦАХАЛ по нанесению ударов по объектам Ирана и ливанской «Хезболлы» в Сирии, что, безусловно, раздражало Иран. Второй противовес, как представляется автору, заключался в том, что, пользуясь нерешительностью уходящей администрации Обамы и его креном в сторону Ирана, Москва «методом кнута и пряника» пыталась выстроить отношения с монархиями Персидского залива. И это удалось — за последние несколько лет количество контактов РФ со странами региона резко увеличилось. Третий противовес появился с приходом в Белый дом Дональда Трампа, который сразу же заявил о готовности сдерживать Иран и о приверженности союзническим отношениям с суннитскими монархиями.
Несмотря на привычную для Москвы антиамериканскую пропаганду, России важно продолжать сохранять непубличные каналы связи с США по Сирии. Если сначала это делалось для безопасности военных, то затем — для того, чтобы совсем не идти на поводу реваншистских устремлений Дамаска и Тегерана и перевести сирийский конфликт в политическое русло. Ввод военной полиции в Восточный Алеппо после взятия его под контроль, создание зон деэскалации, укрепление кадровых подразделений поставками вооружений и техники, а также попытки повысить боеспособность 5-го корпуса, — все эти меры были направлены в том числе на ограничение влияния Ирана, однако многие из этих начинаний были прекращены. Так, иранские формирования планомерно нарушали режим существования зоны деэскалации в Восточной Гуте, вынуждая оппозицию проводить операции, что в итоге привело к подавлению повстанческого анклава. После вывода военной полиции РФ из Восточного Алеппо в пригороде остаются проиранские силы, а в самом городе сильно влияние лояльных Тегерану бизнесменов, содержащих вооруженных ополченцев.
Тегеран за годы войны сформировал многоэшелонированное присутствие в Сирии, и даже при выводе иностранных формирований ливанской «Хезболлы», афганских и пакистанских наемников, иракских шиитских групп иранцы все равно имеют возможность сохранять влияние на местах за счет местных лояльных формирований, бомбардировки которых Израилю будет оправдать сложно. Увеличение иранских культурных просветительских центров, случаи шиитизации местного населения, — один из инструментов мягкой силы Тегерана, который в свою очередь способствует усилению этноконфессиональных противоречий, которыми пользуются в своей пропаганде радикалы из «Исламского государства» или групп, связанных с «Аль-Каидой».
Поэтому неудивительно, что в провинции Дераа сохраняется присутствие ливанской «Хезболлы» и других проиранских сил, которые зачастую действуют под «зонтиком» 4-ой дивизии Махера Асада (именно на подконтрольной ее формированиям территории произошла попытка подрыва патруля военной полиции). Иранские прокси там пытаются за деньги рекрутировать местных, а через гуманитарные проекты — добиться лояльности населения, чтобы на этой территории под прикрытием экономических проектов функционировали опорные пункты и можно было продолжать заниматься контрабандой.
Именно во время «примирения» в юго-западной зоне деэскалации (2018 г.) резко проявились разногласия между 4-ой дивизией и российскими военными. Это соединение давно превратилось в общесирийскую структуру с раздутым по сравнению с другими дивизиями штатом и с включенными в состав шиитскими формированиями вроде «Лива аль-Имам Хусейн», «Лива Сайаф аль-Махди». Во-первых, проиранские боевики со знаками принадлежности к 4-ой дивизии отказывались покидать зону, по которой договаривались Россия, Израиль, США и Иордания. Во-вторых, офицеры соединения препятствовали присоединению согласившихся на «примирение» отрядов оппозиции в состав 5-го корпуса, тем самым стараясь затруднить существование «суннитского буфера» на границе с Израилем. В этом процессе активную роль принимал протеже Махера Асада — полковник Гиаф Далла, который, по некоторым данным, из-за российского давления весной 2018 года был вынужден «уступить» командование операцией в Восточной Гуте бригадному генералу Сухелю Аль-Хасану, который пользуется поддержкой российского командования.
Сейчас бойцы 5-го корпуса пытаются выступать в отведенной им роли противовеса. Например, они неоднократно атаковали контрольно-пропускные пункты 4-ой дивизии за попытки репрессий населения, при этом российские военные вроде как становились на сторону бывших повстанцев. В свою очередь лояльные Ирану силы не раз пытались ликвидировать представителей 5-го корпуса и свалить вину за атаки на «Народное сопротивление». Естественно, им не нравятся действия России и ее зачастую закулисные переговоры с Западом.
Повышение градуса
Протестный потенциал юга Сирии растет с каждым месяцем. Это тема становилась предметом прямого разговора на встречах жителей провинции с представителями силовых ведомств Сирии, которую как посредник организовывала российская сторона. Но подобные контакты ничего не решили. Население продолжает ожидать соблюдения пунктов мирного соглашения (между режимом и бывшими оппозиционерами) именно от РФ как от «старшего товарища» Дамаска. Среди этих пунктов: прекращение репрессий, освобождение задержанных, безопасное возвращения диссидентов и оппозиционеров, прекращение призыва в подразделения, воюющие в Идлибе. В свою очередь Израиль, Иордания и США, которые давали согласие на «примирение» юга, продолжают требовать от Москвы окончательного отвода проиранских формирований от границ с Израилем. И хотя у российской стороны, не способной ограничить иранское влияние собственными усилиями, есть мотив не препятствовать активности ВВС ЦАХАЛ, стабильности выстраиваемой конструкции поствоенной Сирии это не прибавляет.
У Москвы есть инструменты влияния на своих союзников, но она к ним не прибегает или использует их реакционно — без конкретной долгосрочной стратегии. Выстраданные попытки запустить работу, по сути, фиктивного Конституционного комитета с ослабленной и «марионеточной» оппозицией — это имитация процесса реформирования и попытка легитимировать сирийские власти перед лицом Запада. Сирийский режим с его закостенелым репрессивным аппаратом чиновников и спецслужб может изменить только хорошая встряска, обеспечить которую Россия не в состоянии.
