Социолог Норман Фэркло писал: «некоторые рассматривают диспуты о значении таких политических категорий как демократия, национализм, социализм
Владимир Путин, очевидно, давно это понял и преуспел в подобных диспутах. По его речам можно писать учебник «Язык эффективного диктатора: как оставаться популярным, не прекращая репрессии».
Одним из наиболее рабочих дискурсивных инструментов российского президента является его модель аргументации.
Цель каждого политика — обосновать необходимость поддержки предлагаемых решений. Разные спикеры используют разные наборы аргументационных схем. За ними можно разглядеть не только истинную политику, но и ценности, на которых она основана.
Путин в последние годы опирается преимущественно на три ключевые аргументационные схемы: гуманизм, ответственность и единство. Однако было бы слишком просто и неинтересно, если бы эти слова использовались в своем истинном значении. Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что лучшая тактика предотвратить настоящее гражданское единство и избежать собственной ответственности — это встроить эти концепты в своей дискурс и приспособить к поставленным целям. Посмотрим, как это происходит.
Репертуар аргументационных схем у Путина довольно обширный. До третьего президентского срока он применял преимущественно универсальные схемы и аргументы, опирающиеся на ценности развития, угрозы, всеобщее благо. Это характерно для любого политического дискурса. После 2012 года используемые им аргументации стали более разнообразными и индивидуальными, а некоторые из более ранних схем исчезли (например, аргументация через ценность демократии, прав человека). В итоге к 2014 году сложилась базовая формула аргументации: гуманизм, ответственность, единство.
Аргументационная схема гуманизма (гуманитарной миссии) опирается на принцип ценности человеческой жизни. В этом случае аргументация строится в соответствии с конструкцией «если какое-то политическое действие направлено на предотвращение или прекращение страданий людей, то оно должно быть совершено».
Главными маркерами этой модели аргументации выступают выражения, описывающие пытки, лишения, страдания людей. Спикер часто использует слова «уберечь», «защитить», «оградить», «помочь», «спасти», «обеспечить безопасность», а его позиция репрезентируется как помощь, гуманитарная миссия, защита людей.
В посланиях Путина эта модель аргументации используется преимущественно для обоснования внешнеполитических действий — в первую очередь в Украине и Сирии.
Например, на пресс-конференции 04 марта 2014 года возможные действия России в Украине были представлены следующим образом: «Еще раз хочу подчеркнуть: мы считаем, что если мы даже примем решение, если я приму решение об использовании Вооруженных Сил, то оно будет легитимным, полностью соответствующим (…) нашим обязательствам, в данном случае совпадающим с нашими интересами по защите тех людей, которых мы считаем близко связанными с нами. (…) Это соответствует нашим национальным интересам — защитить этих людей. И это гуманитарная миссия. Мы не претендуем на то, чтобы кого-то порабощать, кому-то диктовать что-то. Но, конечно, мы не сможем остаться в стороне, если увидим, что их начинают преследовать, уничтожать, подвергать издевательствам. Очень бы хотелось, чтобы до этого не дошло».
Такая аргументация имеет довольно сильный эмоциональный заряд. Красочное, художественное описание страданий людей позволяет «увести» внимание аудитории от фактов, ссылок на нарушение законодательных норм и других «сухих» аргументов. Например, если сравнивать стратегии аргументации западных политиков и Путина по украинскому конфликту, то в глазах российской аудитории ссылки на то, что действия России нарушают международные нормы, безусловно, проигрывали в сравнении с тем, что эти действия в первую очередь спасали людей.
Когда спикер обращается непосредственно к страданиям и несчастьям людей, это близко и понятно любому человеку, независимо от культурного и политического контекста.
Аргументационная схема ответственности опирается на общественную ценность и значимость такого качества, как ответственное отношение к делу, к людям. Формула построения здесь следующая: «Поскольку государство или определенная социальная группа ответственны перед кем-то, то они должна поступать определенным образом».
Наиболее часто схема ответственности использовалась для обоснования действий России на международной арене и для поддержки внутриполитических решений главы государства.
Например, участие России в сирийском конфликте аргументируется тем, что Россия — «ответственная держава» и она должна принимать «ответственные решения», которые противостоят «дальнейшему размыванию основ миропорядка, к торжеству права силы, к кулачному праву, к умножению хаоса». Поэтому вмешательство России в конфликт в Сирии предстает как неизбежное и единственно возможное решение ответственной державы.
Интересно, что с появлением аргументационной схемы ответственности произошло постепенное исчезновение из выступлений Путина упоминаний демократии и повышение частоты обращения к теме единства. Эта корреляция не является случайной.
Аргументационные модели ответственности и демократии в определенной степени взаимозаменяемы. Когда спикер объясняет свои действия тем, что они демократичны, он подчеркивает, что следует воле народа. Но при этом на первый план выдвигается значимость демократических процедур.
Аргументируя свои действия как ответственные, спикер тоже показывает, что ему можно доверять, на него можно положиться, потому что он сделает все возможное для сохранения блага народа. Но в этом случае на первый план выдвигается определенная положительная характеристика власти — ответственность. А соблюдение каких-либо демократических процедур отходит на второй план.
Если речь идет об ответственности населения, то акцент ставится на обязанностях граждан перед государством, а не на суверенной природе народа как источнике власти.
Например, в послании 2016 года ответственность предстает как одна из «особенностей нашей культуры», как одно из качеств, «которое ценит российское общество», наряду с нравственностью, заботой об общественных интересах и готовностью слышать других и уважать их мнение. Далее президент вновь обращается к теме ответственности населения, подчеркивая, что «от ответственности граждан зависит будущее страны». Под «ответственными» действиями подразумевается поддержка политики президента.
При этом социальные группы, выступающие против курса главы государства, предстают в негативном свете — как безответственные и не думающие о будущем страны.
Аргументационная схема (народного) единства основывается на репрезентации единства, консолидации как главного условия достижения успеха. Аргументация в этом случае строится по следующей схеме: «Мы добьемся чего-то хорошего, если будем едины». Возможен вариант: «необходимо совершить определенное действие, поскольку это сделает народ/нас единым (и)».
В послании 2014 года действия государства и общества «в одной повестке» представлены как гарантия успеха: «Каждый, кто готов брать на себя ответственность, должен быть вовлечен в реализацию планов развития страны, конкретных регионов и муниципалитетов. Если государство и общество действуют в одной повестке, в атмосфере сотрудничества и доверия, — это гарантия достижения успеха».
Соответственно, подразумевается, что если общество не будет единым с государством, его политикой, то успеха не достичь. С помощью такой аргументации предлагаемый политический курс выступает как единственно возможный адекватный путь развития.
Идея «народного единства» занимает значительное место в президентском дискурсе и выбранном политическом курсе.
При этом в первые годы своего президентства Путин редко обращался к этой модели аргументации. Ее использование существенно возрастает лишь с 2013 года.
В 2000—2004 гг. аргумент единства наиболее часто использовался при обсуждении «гражданского общества» и «великодержавности», поскольку запрос на единство был в первую очередь адресован гражданскому обществу, всем «интеллектуальным силам». В качестве главной цели, ради которой необходимо объединиться, провозглашалось величие России («великодержавность»).
С 2012 года схема аргументации единства начала пересекаться с темами «патриотизм» и «ценности», а иногда с темами «суверенитет», «сильное государство», «великодержавность» и «самобытность». Усиление риторики «сильного, суверенного государства» и «самобытности» в сочетании с аргументацией через единство во многом связано с событиями в Украине.
Очевидно, что такая модель аргументации позволяет репрезентировать политические решения или действия как совершенные в единстве, то есть совместно властью и народом. Тем самым ответственность за последствия действий, нуждающихся в легитимации, переносится на общество в целом.
Кроме того, «единство» придает героический оттенок политическим действиям, обоснованным с его помощью, поскольку описывает их как очень сложные, но чрезвычайно важные для развития всего государства, иногда имеющие буквально историческое значение. Представление единства как черты, исторически присущей русскому народу, дает подобной аргументации положительный эмоциональный заряд и проводит связь с предыдущим коллективным опытом. В то же время эмоциональный посыл в речи позволяет спикеру отвлечь внимание аудитории от фактов и рациональных контраргументов.
Более того, единство вполне может заменить собой концепт демократии в случаях, когда нет формальных оснований для использования последней. Когда по политическому решению, требующему легитимации, народ не высказывал своего мнения через демократические процедуры (выборы или референдум), можно просто объявить, что народ и власть в этом вопросе едины. Тогда вполне логично звучит мысль, что никакие выборы не нужны.
Описанная триада аргументации «гуманизм-ответственность-единство» позволяет спикеру избавиться от неудобных для него концептов, таких как демократия, права человека
