Многие проблемы, так ярко вспыхнувшие этим летом в Москве, существуют уже много лет по всей стране и не являются чем-то уникальным. Например, недопуск кандидатов и «отбраковка» подписей реальных избирателей, выступивших в поддержку выдвижения того или иного политика, — проверенная временем тактика на российских выборах. Все, кто в течение последних 15 лет участвовал в выборах уровня выше сельсовета, знают, что зарегистрироваться «по подписям», если твоя кандидатура не согласована с соответствующей администрацией, практически невозможно. При этом количество подписей, которое необходимо собрать, не имеет никакого значения. В этом году на выборах в городскую думу Иркутска отказывали в регистрации кандидатам, которым надо было собрать всего 65−70 подписей, а не 5−6 тысяч как в Москве. Отказывали по тем же самым «причинам» — на основании заключений миграционной службы и почерковедов.
Чем серьезнее предстоящие выборы, тем меньше шансов, что подписи признают действительными и достоверными. Именно поэтому такое значение имеет «парламентская льгота», которая позволяет некоторым партиям выставлять кандидатов на выборы в Госдуму без сбора подписей.
Не произошло серьезных изменений и в контроле власти над СМИ. Как показало исследование «Голоса», еще до старта избирательной кампании окружные газеты усиленно продвигали кандидатов из «списка мэрии». Налогоплательщикам эти выпуски стоили примерно 200 млн рублей. Фактически на городском уровне в СМИ действовала цензура, оплаченная деньгами граждан.
Помимо того, что оппозиционные кандидаты были лишены доступа к городским СМИ, им чинились препятствия и при ведении обычной агитации: на агитационные кубы нападали, ломали их, поливали фекалиями, а иногда и просто забирали в полицию агитаторов. В результате и без того непростая задача донести свою позицию до избирателей усложнялась многократно.
На последней же стадии выборов — непосредственно перед днем голосования — началось традиционное принуждение подконтрольных мэрии избирателей.
Контроль над допуском кандидатов, информационным полем и использование зависимого электората — это «три кита», на которых держатся все выборы в России. Так было и в Москве до этого лета.
Что же изменилось?
Улица вместо СМИ
Истинные выборы не могут проходить без возможности вести содержательную публичную политическую дискуссию. Если такой дискуссии нет, выборы превращаются в процедуру бессознательного голосования (примерно так происходило в марте 2018 года на выборах президента России). Ни о каком реальном волеизъявлении в этом случае мы говорить не можем.
Одной из гарантий такой дискуссии является свобода выражения мнений, в том числе и возможность собираться мирно и без оружия. Именно уличные акции этого лета подорвали монополию мэрии в СМИ и нарушили написанный ею сценарий кампании.
Акции с требованием зарегистрировать недопущенных кандидатов вызвали совершенно нездоровую реакцию «силовиков», которые начали отыгрываться за крайне обидное для них поражение в деле Ивана Голунова. Вообще, «силовики» стали одними из главных участников прошедшей избирательной кампании. Причем их участие было заметно на всех этапах: сотрудники «правоохранительных» органов признавали подписи избирателей в поддержку выдвижения кандидатов недействительными и недостоверными, разгоняли уличные акции, задерживали лидеров оппозиции, мешали вести агитационную кампанию, забирая кубы и агитаторов в отделения полиции, в некоторых случаях чинили препятствия наблюдателям в день голосования. В сравнении с предыдущим годом количество сообщений о воздействии правоохранительных органов, которые граждане прислали на Карту нарушений «Голоса», выросло в девять раз.
Политизация общества
Кадры избиения мирных граждан в столице и задержания тысяч невиновных людей, включая иностранных туристов и сторонников самой «Единой России», сделали эти уличные акции уже не протестом, связанным с процедурными нарушениями на выборах, а борьбой с произволом и неадекватностью людей во власти. Это коренным образом изменило отношение москвичей к происходящему, что зафиксировали и соцопросы. А «улица» стала задавать повестку в информационном поле даже в условиях, когда большинство лидеров оппозиции оказалось за решеткой.
В результате уровень политизации резко подскочил, причем в довольно консолидированных группах. Самым ярким примером стала академическая и студенческая среда, пусть даже и ограниченная несколькими наиболее престижными вузами.
Показательно, что своеобразным символом прошедших выборов стала проректор Высшей школы экономики Валерия Касамара, чье участие в выборах сопровождалось мантрами руководства вуза о «политическом нейтралитете» университета. А фоном для всего этого были злоупотребления административным ресурсом в пользу проректора, увольнения неугодных преподавателей-политологов, запреты студенческих ток-шоу с участием оппозиционных политиков, аресты студентов и помехи в проведении студенческих мероприятий в их поддержку в городском пространстве «Яма» и на «Дне Вышки».
Ответом университетской и академической среды стала самоорганизация: студенты начали писать письма и проводить акции в поддержку политзаключенных, их преподаватели и просто ученые стали исследовать доступными им методами избирательную документацию и основания для отказов в регистрации кандидатов. Внутри университетов вспыхнула довольно острая дискуссия о границах политического нейтралитета ученых — профессура стала обмениваться острыми выпадами в СМИ и соцсетях, что само по себе свидетельствует о том, что политизация в университеты пришла.
Смещение представлений о нормальности и дезориентация конформистов
Случившиеся за последний год изменения в политических предпочтениях россиян привели к еще одному важному последствию: в сугубо тактических, политтехнологических целях «административные» кандидаты попытались дистанцироваться от «партии власти». Даже видные партийные функционеры пошли на выборы в качестве самовыдвиженцев, тут же породив новый мем — «самомедвеженцы». При этом реального дистанцирования не произошло — избиратели легко идентифицировали их именно как согласованных с мэрией кандидатов. Для этого достаточно было посмотреть, чьей агитации на выборах больше, про кого пишут в окружных газетах и чьи фото размещают на застекленных подъездных досках.
В результате был демобилизован конформистский избиратель, традиционно поддерживающий власть. Конформистское поведение и голосование построено на представлении о том, что является наиболее одобряемым в обществе. В ситуации, когда кандидаты от власти начали самым очевидным образом скрывать свою принадлежность к этой самой власти, у избирателей-конформистов должен был возникнуть вопрос: является ли социально одобряемым голосование за власть, если сами «административные» кандидаты стараются от нее публично дистанцироваться.
Одновременно с этим представители системной оппозиции стали позиционироваться гораздо более радикально, чем раньше. Пытаясь размыть бренд «единых кандидатов от оппозиции» и осложнить консолидацию протестного электората, они начали сами использовать это словосочетание в своей агитации. Некоторые даже симулировали нападения на самих себя в духе первого фильма «День выборов». Так, непосредственно в день голосования появилась информация об обстреле автобуса с наблюдателями от ЛДПР в Тыве, хотя позднее представители МВД опубликовали видеозаписи, где никакого обстрела не видно, и официально заявили, что следов обстрела на месте происшествия не обнаружено. В ходе самой кампании от кандидатов ЛДПР появлялись сообщения об угрозах, которые не вызывают доверия (например, один из московских одномандатников в своей агитации распространял информацию о том, что к дверям его квартиры якобы подбросили истерзанного плюшевого медвежонка, политого красной краской, и зловещую записку со словом «Подумай…»).
Само представление о «нормальности» в политике сместилось в более оппозиционную сторону — власть стала скрывать, что она власть, а парламентская оппозиция стала выглядеть гораздо более радикальной.
Сломавшийся «привод»
Использование зависимого электората на протяжении десятилетий было для московской мэрии одним из самых эффективных инструментов сохранения себя во власти. Так было во времена мэра Лужкова, так осталось и при Собянине. При этом количество бюджетников, клиентов служб социального обеспечения и прочих избирателей, включенных в сети клиентел, оставалось сравнительно стабильным. Поэтому при низкой явке власть легко добивалась нужных результатов. Первый серьезный сбой произошел на муниципальных выборах 2017 года, но триумфальная победа Сергея Собянина на выборах мэра Москвы год спустя, казалось, вернула систему в рабочее состояние.
8 сентября заметного увеличения явки не произошло: в 2014 году она составляла 21,04%, а в 2019-ом — 21,77%. Однако результаты оказались кардинально иными. Сейчас почти 40% мест займут люди, которых мэрия не планировала видеть в составе городского парламента.
Это значит, что зависимые избиратели в итоге не пришли. Либо пришли под принуждением, но проголосовали не так, как планировалось администраторами выборов.
Эффект «Умного голосования»
В результате выросшей политизации протестно настроенных избирателей и демобилизации конформистов новый состав Мосгордумы оказался совсем не таким, как его ожидали увидеть в мэрии Москвы. В примерно двух десятках округов победили кандидаты, поддержанные Алексеем Навальным в рамках его «Умного голосования». Однако отделить его от других факторов, приведших к победе конкретных кандидатов, и оценить эффект в количественном плане — задача непростая. Здесь разные специалисты, использующие различные методы, часто серьезно расходятся в своих оценках. Зачастую эти оценки коррелируют с их политическими предпочтениями, демонстрируемыми в других комментариях.
Действительно, приписывать все одному «Умному голосованию» — это значит нивелировать работу самих кандидатов, а избирателей считать исключительно послушными зомби, следующими за своим лидером. Казус победившего в третьем округе Александра Соловьева, который даже фотографию в избирком не предоставил, кажется, подтверждает такую готовность слепо голосовать за любого кандидата, озвученного Навальным (Александр Соловьев был кандидатом-спойлером, выставленным против снятого позднее с выборов представителя команды Гудкова Александра Соловьева. Кампании «дублер» не вел и избираться, очевидно, не собирался).
Однако есть и противоположный пример Романа Юнемана, который обогнал кандидата «Умного голосования» и сейчас пытается оспорить победу Маргариты Русецкой. Она обогнала оппозиционера всего на 69 голосов, причем решающим оказалось интернет-голосование, где она одержала сокрушительную победу, в отличие от офлайновых избирательных участков.
Если бы Юнеман попал в «Умное голосование», то, безусловно, одержал бы победу. Однако команда Навального допустила ошибку, на которую ей сразу указывали многие эксперты и даже жители округа. Это, кстати, значит, что если реальные социологические исследования этой командой и проводились, то их качество оставляет желать лучшего. В реальности же есть ощущение, что кандидатов для поддержки выбирали на основе каких-то иных мотивов. Так что само по себе «Умное голосование» оказалось довольно эффективной, но при этом очевидно манипулятивной технологией.
Что касается количественных оценок эффективности призыва к консолидации протестных голосов, то пока единственной хоть как-то обоснованной оценкой кажутся расчеты Бориса Овчинникова. Он оценивает эффект «Умного голосования» примерно в 18−20%. Примерно столько же набрал на выборах мэра Новосибирска начальник местного штаба Навального Сергей Бойко. Вероятно, сейчас примерный уровень поддержки Навального и его команды в крупнейших городах России стоит оценивать как раз в эти цифры. При низкой явке. В других частях страны этот показатель, безусловно, ниже.
Итоги
Единый день голосования вывел на авансцену довольно много новых лиц, которые раньше были известны лишь узкому кругу активистов. Кроме того, 8 сентября, вероятно, была похоронена идея онлайн голосования, которая так пугала многих политиков и наблюдателей. Это связано с серьезным расхождением в итогах голосования между «электронными» избирателями и живыми. Никакого доверия к этой системе теперь точно не будет (да и не было).
В 2011—2012 гг. массовые протесты были связаны с фальсификациями непосредственно на избирательных участках. Власти после этого предприняли ряд шагов во избежание повторения этой ситуации. Это не значит, что фальсификации прекратились — в стране по-прежнему сохраняется около дюжины регионов, которые эксперты называют «электоральными султанатами», хотя название это не совсем корректное, т.к. среди них есть не только национальные республики, но и вполне «русские» регионы (Кузбасс, например). Но все-таки ситуация непосредственно с днем голосования в целом по стране стала выправляться. И протесты по выборной тематике на некоторое время утихли.
Сделано это было благодаря более плотному контролю за допуском кандидатов и условиями ведения самой кампании: на выборах регистрировали только специально отобранных людей, а чтобы и они случайно не выиграли, использовалась пропаганда в СМИ и административное принуждение избирателей. Сейчас эта схема перестает работать.
Безусловно, волна начавшихся летом протестов уже пошла на спад. Но подобные волны будут повторяться — системные проблемы российской политики никуда не исчезли. Система избиркомов, институт партийного представительства, отсутствие связи власти и граждан — все это будет только усугублять недовольство граждан.
В 2021 году состоятся выборы в Государственную Думу, обещающие быть очень интересными. Российскую политическую машину трясет и на ближайшие два года лучше крепко пристегнуться.
