В Сирии и Британии, в США и Украине Россия отстаивает свою версию событий. Делается это часто ценой логики и смысла, но делается неустанно.
Российские политики и комментаторы ежедневно трудятся над упаковкой разрозненных фактов в некую единую историю — какую именно можно спорить. Можно увидеть в ней историю об уникальной цивилизации, отторгающей вредоносные западные представления о верховенстве права, а можно вычитать остросюжетный сценарий о «Большой игре» великих империй, борющихся за власть над миром. Отрицательные герои под руководством США меняют режимы по всему миру, а положительные герои во главе с мировым диссидентом Россией — отстаивают справедливый миропорядок.
Сценарии не самые новаторские. Об особом пути мечтают все, а геополитическая сага напоминает роман Киплинга начала ХХ века (с легкой руки которого «Большая игра» и стала означать противостояние держав). Впрочем, сама идея рассказывания своей истории правильная. Человеческое сознание так устроено, что впитывает не отдельные факты, а факты, сложенные в удобочитаемые повествования. Так рождаются мифы — истории, в которых дается цельная картина мира, есть герои и злодеи, есть начало, конфликт, кульминация и развязка.
Национальные истории
Есть свои истории и у сообществ. В основе священных книг лежат истории рождения народов и перипетии их отношений с божествами. Без романтических национальных мифов не было бы национальных государств, которые и сегодня остаются главной единицей международных отношений. Без истории борьбы с жестокими и жадными колонизаторами не было бы независимых стран в Азии, Африке и Латинской Америке. Без истории национального возрождения не было бы послевоенного экономического взлета Европы. Без искренней веры в историю строительства «самого справедливого государства на земле» не было бы и многих советских достижений. Впрочем, настоящая вера — добровольна, а советская история омрачена насилием.
Национальный подъем прекрасен и всегда остается в истории, но иногда неведомым образом переходит в свою противоположность. Убедительно поданный эпос героического пути германского народа, позже обманутого врагами и преданного лидерами, ввел в помрачение целое общество — образованное и развитое. Эта история оказалась в какой-то момент единственной для всех немцев и привела их общество и государство к краху.
Экономист Роберт Шиллер показывает в своих работах, что истории движут людьми и на локальном уровне — на рынках, например. Воспитанное в американцах уважение к собственному дому как к символу благополучия и высокого социального статуса заставляло людей брать кредиты, которые они не могли себе позволить. Вера в собственные силы сменилась глубоким разочарованием, объясняет Шиллер, как только выяснилось, что это была не американская мечта в действии, а всего лишь пузырь на рынке недвижимости (книга «Spiritus Аnimalis, или Как человеческая психология управляет экономикой»). Люди почувствовали себя обманутыми и преданными и эти настроения до сих пор сказываются на американской политике.
История как предание и повествование — неизбежна. Без истории мы плохо воспринимаем происходящее. Факты как звуки, не объединенные мелодией, останутся шумом (шум как музыка и шум времени — отдельная тема). Тот, кто может красиво соединить точки, сразу привлекает внимание и может обратить свое искусство во власть над людьми. Крепко выстроенный нарратив обладает огромной силой — в умении им управлять сила сценаристов, режиссеров и политиков высокого полета. Конечно, не всеми историями можно управлять — многие из них складываются веками. Но управлять нарративами, а значит, и общественным мировосприятием, как мы знаем на российском опыте, можно.
История Путина
Российские власти вкладывают огромные силы и средства в рассказывание нужных им историй — субсидируют телевидение и непрерывно толкуют происходящее в нужном им ключе. История в единственном числе — отечественная — вообще в центре внимания. Напомним, что борьба Кремля за телевидение и обсуждение вопросов, связанных со школьным учебником истории, начались одновременно в ранние 2000-е годы. Забота об истории и об историях, которые владеют умами граждан, — первый и до сих пор, вероятно, главный проект Владимира Путина. Ему удалось изменить тему российской общественной дискуссии — возможно, потому что общество само такой перемены хотело. Когда-то российская дискуссия отталкивалась от стремления добиться внутренних изменений, но в путинское время главными стали обиды, нанесенные стране Западом: ответственность была перенесена с себя самих на внешние силы.
Можно спорить о том, какую именно историю рассказывает Путин — историю «Особого пути» или «Большой игры», — но две вещи в его подходе бросаются в глаза:
— история эта внешняя по отношению к обществу; ее протагонист — государство Россия, действующее на внешней арене. Внутренней жизни людей и общества там нет места;
— история эта претендует на то, чтобы быть единой для всех граждан страны, вытесняя все прочие.
Из сказанного следует, что любые конкурирующие истории, которые может предложить обществу другой политик или группы активистов — истории про внутреннюю жизнь нации, про людей, про их стремления, проблемы, права и интересы, — оказываются при таком подходе не просто конкурирующими, а враждебными по отношению к Главной Истории.
Если главный положительный герой — страна, то сценарии о трудностях внутри нее будут подрывать ее внутреннее единство, будут мешать герою быть воображаемым титаном сверхчеловеческой борьбы. Никакой внутренний интерес при этом подходе не может быть важнее геополитического. Проще говоря, Сирия и Украина для Кремля реальны, а Волоколамск и Кемерово нет.
Это обстоятельство затемнено тем, что российские чиновники — плохие рассказчики и неталантливые лжецы. Они регулярно оправдываются в стиле «никто его не травил, а если травили, то не мы» и полагаются на постановочные сценки, выдаваемые телевидением за правду. Но каким бы клоунским ни было их поведение, сценарий, в котором они действуют, жесткий. При последовательной реализации он не предполагает конкурирующих нарративов. Все возможности для свободы связаны с надеждами на непоследовательность и криворукость политических исполнителей. А они — каждый день мы получаем подтверждения — и непоследовательны, и криворуки.
Это хрупкая основа. Конечно, государство — особенно в сегодняшнем российском исполнении — архаичный, грубый механизм, который многого не может. Но рассчитывать только на это — грустно. Снова изменить тему национального разговора социально-инженерными методами, в которые верят кремлевские менеджеры, вряд ли возможно. Возвращение других тем, других историй — естественный процесс. И он уже идет, потому что каждый человек — это история. Люди и сообщества людей могут и должны рассказывать свои истории соотечественникам хотя бы затем, чтобы не забывать, что на самом деле они вполне реальны, а «Большая игра» нет.
