Отношения между США и Венесуэлой переживают новый этап напряженности, который может радикально изменить региональную динамику. Ключевым фактором здесь является наркоторговля. Теневая экономика за годы правления Николаса Мадуро стала одним из основных источников устойчивости режима. При этом важным остается и российский фактор: Москва, выступая стратегическим партнером Каракаса, возможно, как и несколько лет назад, попытается использовать ситуацию в Венесуэле для проекции своего влияния в Западном полушарии.
Непотопляемый Мадуро
Сообщение о том, что американские военные потопили судно из Венесуэлы, перевозившее наркотики, несет особый символический заряд. Несмотря на катастрофический экономический спад (падение ВВП более чем на 75% с 2014 года), гиперинфляцию и массовую миграцию (свыше 7 миллионов человек по данным ООН на 2024 год), режим Николаса Мадуро кажется непотопляемым: какие бы испытания ни обрушивались на страну — санкции, кризисы, международное давление, — он неизменно выходит сухим из воды. Надежды на перемены, связанные с именами Хуана Гуайдо в 2019 году и Эдмундо Гонсалеса в 2024 году, не оправдались, продемонстрировав способность Мадуро удерживать контроль. Удар по наркоканалам на этом фоне воспринимается как попытка подорвать иллюзию неприкосновенности венесуэльской власти, поскольку наркотрафик является одним из системообразующих факторов политического выживания режима.
Многочисленные отчеты международных организаций и журналистские расследования указывали на тесные связи между подразделениями Вооруженных сил Венесуэлы и наркосетями. То, что изначально могло быть проявлением терпимости или попустительства, со временем превратилось в симбиоз: все указывает на то, что силовые структуры (по крайней мере какая-то их часть), призванные бороться с организованной преступностью, на деле стали ее прямыми бенефициарами. Так называемый «Картель Солнц» — термин, отсылающий к знакам различия венесуэльских генералов, — символизирует эту реальность. Строго говоря, «Картель Солнц» — это медийная конструкция, а не единый централизованный мафиозный картель, однако существует множество свидетельств, подтверждающих связи представителей государственных силовых структур с различными организованными преступными группировками.
Парадокс заключается в том, что, хотя на официальном уровне правительство Мадуро осуждает США как интервенционистскую империю, на практике стабильность его режима зависит от теневой экономики, снабжающей глобальный наркорынок. Объем транзита кокаина через Венесуэлу в 2023 году достиг около 639 тонн, а валовая выручка от наркобизнеса в 2024 году могла превысить $ 8,2 млрд, исходя из оптовых цен на кокаин на рынках Карибского бассейна и Центральной Америки. Эти расчеты подробно изложены в исследовании Transparencia Venezuela en el Exilio, которое опирается на данные Управления ООН по наркотикам и преступности (UNODC) и Управления по борьбе с наркотиками США (DEA). Согласно DEA, через Венесуэлу проходит около 24% мировой продукции кокаина. Для сравнения: экспортные продажи нефти государственной нефтегазовой компанией PDVSA, по данным Reuters, составили в 2024 году $ 17,52 млрд, то есть доходы от наркоторговли, рассчитанные Transparencia, составляют почти половину нефтяной валютной выручки. Это порочный круг: никто в Венесуэле не готов всерьез бороться с наркотрафиком, поскольку это равносильно разрушению одного из ключевых столпов политической власти.
Венесуэла — это не только страна, управляемая авторитарным режимом, но и государство, где логика наркоторговли тесно переплетается с логикой власти. Это сочетание объясняет, почему, несмотря на гуманитарный кризис, международные санкции и массовую эмиграцию, режим сохраняет устойчивость. И даже полное прекращение наркоторговли через Венесуэлу, не привело бы к автоматическому и мгновенному краху режима. Во-первых, наркопотоки сложно «обрубить» одномоментно — это транснациональная сеть с высокой адаптивностью. Во-вторых, у режима есть другие источники финансирования, а нефть можно продавать и под санкциями.
Однако радикальное сокращение наркодоходов лишило бы власть ключевого инструмента, который обеспечивает твердую валюту, удерживает лояльность части военных и служит каналом интеграции Венесуэлы в транснациональные нелегальные цепочки.
Трамп, срочность и внутренняя политика
Для Дональда Трампа, который в преддверии промежуточных выборов в Конгресс может столкнуться с давлением из-за непопулярных решений внутри страны и неудач на международной арене, тема наркоторговли становится особенно актуальной. В американском политическом дискурсе, особенно в предвыборный период, борьба с наркотиками традиционно воспринимается как вопрос, напрямую связанный с повседневными заботами граждан: безопасностью улиц, состоянием системы здравоохранения и контролем над границами.
Для большинства американцев в 2025 году проблема нелегальных наркотиков остается актуальной. Неудачи политики Трампа в контексте войн в Палестине или Украине, которые, хотя и вызывают сочувствие, но не воспринимаются как фактор, непосредственно влияющий на повседневную жизнь среднестатистического гражданина США, могут быть частично «скомпенсированы» успехами на внутреннем фронте. Именно поэтому возникает потребность в быстрых и эффектных решениях. Трампу жизненно необходимо продемонстрировать электорату результаты, которые можно представить как доказательство его твердости и лидерских качеств. Венесуэла в этом контексте представляется слишком привлекательной целью, чтобы ею пренебречь: масштабная операция против наркотрафика способна ослабить режим Мадуро и отправить сигнал всему Латиноамериканскому и Карибскому региону о твердой позиции Вашингтона. Такой шаг укрепил бы образ США как державы, сохраняющей роль лидера в Западном полушарии (хотя ее авторитет и пошатнулся на фоне растущего влияния Китая).
Главная дилемма заключается в том, что любое неверное действие чревато непредсказуемыми последствиями, которые могут свести на нет предполагаемые выгоды. Просчет может проявиться, например, в виде плохо спланированной военной операции против предполагаемых центров наркотрафика в Венесуэле, в ходе которой под удар могут попасть объекты, не связанные напрямую с наркотрафиком, а используемые гражданами для повседневных нужд. Такой сценарий неизбежно вызовет не только волну международного осуждения, но и острую реакцию внутри США, где СМИ и оппозиция используют трагедию как доказательство безответственности президента. Другой вариант просчета — затяжное вовлечение американских военных в нестабильные районы региона, что может привести к жертвам среди военнослужащих и новым финансовым затратам. В этом случае такие действия почти наверняка начнут сравнивать с непопулярными кампаниями в Ираке и Афганистане. Еще один риск связан с ответной реакцией региональных акторов: союзники Мадуро, включая Кубу и Никарагуа, могут мобилизовать антииамериканские настроения, а Китай и Россия использовать ситуацию для укрепления своих позиций, представляя США как агрессора. В такой обстановке Трамп рискует не только потерять электоральные дивиденды, но и оказаться в положении лидера, чьи действия привели к хаосу и росту изоляции. В итоге это подорвет его тщательно выстраиваемый образ «сильного руководителя».
Инструментализация конфронтации
Тем временем Мадуро стремится извлечь политическую выгоду из нарастающей напряженности. Его стратегия не нова: другие автократы тоже часто представляли себя — как внутри страны, так и на международной арене — жертвами агрессивной империи, используя угрозу иностранного вмешательства для укрепления собственной легитимности. В этой логике Мадуро позиционирует себя организатором сопротивления внешнему давлению, даже если речь идет не о прямом военном столкновении, а о мобилизации общества вокруг идеи защиты суверенитета. Такая риторика позволяет апеллировать к необходимости временно «отложить» внутренние противоречия, включая тему фальсификаций выборов, ради объединения перед лицом внешнего врага.
Венесуэла, пережившая экономический коллапс и полный крах институтов, но достигшая в кризисе своеобразного «дна» и состояния стабильности, становится благодатной почвой для такой риторики. Образ внешнего врага помогает Мадуро объяснять, почему страна не может встать на путь восстановления. Большинство венесуэльцев устали от постоянных оправданий, но для части населения эта стратегия все еще эффективна. Подобная логика прослеживается и в российском контексте после 2014 года, когда аннексия Крыма и последующая конфронтация с Западом привели к резкому росту рейтинга Владимира Путина, так называемому «крымскому консенсусу».
К этому добавляется и фактор сложных отношений с соседними странами. Колумбия, имеющая границу с Венесуэлой протяженностью более двух тысяч километров, до прихода к власти левого правительства Густаво Петро поддерживала крайне напряженные отношения с Каракасом. Дипломатические связи были разорваны, а ситуация порой доходила до инцидентов в воздухе: истребители ВВС Венесуэлы неоднократно приближались к гражданским самолетам колумбийской авиакомпании Avianca, следовавшим в Европу через воздушное пространство Венесуэлы. В результате авиалайнеры из Колумбии начали облетать Венесуэлу, что увеличивало продолжительность полетов более чем на час.
Нынешние власти в Боготе восстановили дипломатические отношения с Каракасом. Колумбия продолжает осуждать грубые нарушения прав человека и авторитарный характер режима Мадуро, но реальность диктует необходимость учитывать трансграничную динамику: от масштабных поставок наркотиков до присутствия незаконных вооруженных группировок. Это порождает своеобразную взаимозависимость, из которой непросто выйти. Более того, на практике отдельные секторы приграничной экономики извлекают выгоду из теневых потоков, связанных с контрабандой топлива и продовольствия, нелегальным обменом валюты, обслуживанием наркотрафика и сбором «налогов» вооруженными группами за использование нелегальных коридоров пересечения границы (trochas). Это снижает стимулы к открытому и жесткому противостоянию с Каракасом.
Колумбия остается эпицентром наркотрафика в Америке не только благодаря своей исторической роли крупнейшего производителя кокаина, но и как узел, где сходятся многочисленные преступные сети. Мексиканские картели, доминирующие в дистрибуции наркотиков в США, в значительной степени зависят от колумбийских цепочек поставок, тогда как базирующаяся в Венесуэле группировка «Трен де Арагуа» расширила свою деятельность за пределы страны для облегчения логистики. Венесуэла играет ключевую роль транзитного коридора: ее проницаемые границы, слабые государственные институты и соучастие военной элиты создают идеальные условия для контрабандных маршрутов, по которым кокаин из Колумбии следует через порты Карибского бассейна и Атлантики в Северную Америку и Европу. Согласно данным UNODC, до 90% кокаина, поступающего в США, производится в Колумбии, при этом значительная его часть проходит транзитом через Венесуэлу и Карибский бассейн. Для Европы Венесуэла также является важным узлом: по оценкам Europol и UNODC, около 20−25% кокаина, изъятого в ЕС, поступает через Карибский маршрут, включая Венесуэлу, с основными точками входа в Испании, Бельгии и Нидерландах. Эта взаимосвязь колумбийского производства, венесуэльского транзита и мексиканской дистрибуции подчеркивает транснациональный характер наркоторговли и сложность борьбы с ней в пределах одной страны.
Военное вмешательство или стратегические альтернативы?
Тем не менее масштабная военная операция США в Венесуэле представляется крайне маловероятной. Причина не только в том, что призрак Ирака и Афганистана все еще витает в памяти американской политической и военной элиты. Гораздо важнее другое: США во времена второй администрации Трампа нуждаются не в затяжной «войне на истощение», а в операции в духе «Америка превыше всего» — рассчитанной на быстрый эффект, зрелищность и максимальный политический капитал внутри страны.
Поэтому на повестке дня оказываются сценарии, не предполагающие полномасштабной войны. Более вероятен вариант в духе кампании в Панаме 1989 года, когда в ходе операции «Just Cause» войска США вторглись в страну, свергли режим и захватили генерала Мануэля Норьегу, которого затем вывезли в США и осудили за наркоторговлю. Однако Венесуэлу трудно сравнивать с Панамой. В 2025 году армия Венесуэлы значительно превосходит панамские силы 1989 года как по численности (около 120−150 тысяч военнослужащих против примерно 15−16 тысяч у Панамских сил обороны), так и по оснащенности тяжелым вооружением (авиация, бронетехника, современные системы ПВО) и опыту операций внутри страны. Армия Норьеги была относительно малочисленной, слабой и фрагментированной.
В этой связи одним из возможных шагов может стать проведение «хирургических» операций против наркосетей, связанных с режимом Мадуро, для достижения быстрых и наглядных результатов без ввода крупных воинских контингентов. Другой вариант — усиление дипломатического и экономического давления, подкрепленное стратегией сдерживания в Карибском бассейне. Однако главная сложность заключается в том, что Трамп остается непредсказуемым игроком.
Фактор России
Наконец, нельзя недооценивать фактор возможной реакции России. В разгар кризиса 2019 года, когда венесуэльская оппозиция при поддержке международного сообщества пыталась свергнуть Мадуро, Кремль сделал свой ход, направив в Каракас около ста «военно-технических специалистов». Этот довольно скромный шаг имел ярко выраженное политическое значение: Москва дала понять Вашингтону, что Венесуэла не остается в одиночестве. Такой сигнал, вероятно, стал одним из факторов, повлиявших на решение Трампа воздержаться от более масштабной интервенции.
Сегодня российско-венесуэльские отношения сохраняют символический характер союзничества, но их экономическая база значительно сузилась по сравнению с пиков в 2000-е гг. Торговля между странами остается ограниченной: венесуэльский экспорт в Россию незначителен, а российские поставки сводятся в основном к зерну, удобрениям и военной технике, причем их объемы сокращаются из-за санкций и логистических барьеров. Крупные инвестиции, в первую очередь «проект Сечина» через «Роснефть» в венесуэльскую нефтедобычу, фактически свернуты: под давлением США активы были переданы «серой» структуре «Росзарубежнефть», и российские компании сократили прямое участие в добыче. В результате роль России в экономике Венесуэлы изменилась: из страны, пытавшейся стать ключевым энергетическим партнером, она превратилась в политического союзника и поставщика ограниченной поддержки. Акцент сместился на военное сотрудничество, дипломатическую риторику и символическое противостояние США.
В условиях войны в Украине и резкого ухудшения отношений между Москвой и Западом Россия может вновь, как в 2019 году, использовать Венесуэлу как площадку для проецирования своего геополитического влияния в Западном полушарии. Для Владимира Путина любой шаг, отвлекающий внимание Вашингтона или создающий напряженность в американском «ближнем зарубежье» — например, показательное направление в регион ядерной подводной лодки, надводных военных кораблей или стратегических бомбардировщиков Ту-160, — будет воспринят как стратегическая удача. Даже ограниченное вмешательство США в Венесуэлу открыло бы Москве возможность позиционировать себя как защитника суверенитета и надежного партнера Каракаса. Однако сегодня ставки для России выше, чем в 2019 году: война в Украине, попытки преодолеть международную изоляцию и риск имиджевых потерь в случае неудачи в Венесуэле придают ситуации особую остроту. В этом контексте Вашингтон может использовать российскую поддержку Мадуро как дополнительный аргумент для оправдания своей политики помощи Украине. В то же время полный уход России из Венесуэлы подорвал бы нарратив Путина о том, что «Москва друзей не бросает», лишив Кремль важного символического капитала в Латинской Америке.
