Несмотря на провозглашенный Москвой «поворот на Восток» и ее демонстративные усилия по созданию политического и экономического альянса с Пекином, российская власть, как и общество в целом, относится к китайской стороне с определенной долей подозрительности. Эта неуверенность порождает противоречия по поводу того, несет ли нынешнее сближение с Пекином пользу или таит в себе угрозу. Официальная линия Москвы такова, что она даже приглашала свыше 3000 китайских военных для участия в своих стратегических учениях «Восток-2018». В то же время глава «Роснефти» и один из самых влиятельных людей в окружении Владимира Путина Игорь Сечин признавался ныне сидящему в тюрьме бывшему министру Алексею Улюкаеву, что считает перспективы сотрудничества с Китаем сомнительными.
Параллельно лояльные Кремлю эксперты предупреждают о том, что китайская армия, не воевавшая несколько десятилетий, набрала силу и заинтересована в приобретении боевого опыта. Конечно, Пекин прямо не называют потенциальным агрессором, способным угрожать России. Однако российские традиции внешнеполитического реализма, на которые всегда опирается Москва, говоря, например, об угрозе НАТО, требуют от нее признать военную угрозу со стороны Китая (оставим за скобками вопрос об адекватности такого подхода).
Что касается российского общества, то оно считает КНР другом России и в целом положительно ее воспринимает, но при этом относится с большим негативом к самим китайцам. На бытовом уровне этот страх «Другого» легко рационализируется через представление о том, что малонаселенные регионы Дальнего Востока и Сибири могут привлечь массовую китайскую миграцию.
У всего этого есть причина. В предыдущие десятилетия и даже столетия Россия ощущала свое военное, а в советское время еще и технологическое превосходство над Китаем. Однако в 21 веке эти представления развеялись. Россия не знает, что делать с могущественным континентальным соседом на востоке, — она впервые в своей истории оказалась в такой ситуации.
Интересно, что представление о существовании китайской угрозы для России легко перенимается в Европе и США — раз Китай бросает Москве экзистенциальный вызов, то необходимость отвечать должна перевесить ее нынешний внешнеполитический курс и подтолкнуть к примирению с Западом. Однако этот оптимизм имеет мало общего с реальностью.
Мнимая привлекательность
Россия вовсе не сталкивается с китайским демографическим давлением и тем более со значимым притоком мигрантов из КНР.
Здесь стоит понимать, что официально фиксируемый миграционный обмен между Россией и Китаем почти исключительно состоит из граждан Китая. Во-первых, Китай не является значимым направлением эмиграции россиян, которые предпочитают Европу и Северную Америку. Во-вторых, эмигрирующие россияне часто просто не попадают в официальную статистику в силу того, что они не уведомляют российскую власть о своем отъезде и не встают на консульский учет. Если же взять данные последней переписи населения, проведенной в 2010 году, то на 143 млн жителей России она зафиксировала только 28943 китайца. Правда, к сегодняшнему дню эта цифра могла увеличиться (следующая перепись предстоит в 2020 году). Это связано с ростом туристического потока из Китая в Россию, спецификой которого является спрос на услуги местных предпринимателей китайского происхождения, а также увеличением числа китайских студентов в стране.
Так или иначе, но в 2010 году крупнейшие китайские сообщества были зафиксированы в следующих регионах:
- Хабаровский край — 3898 чел.;
- Москва — 3222 чел.;
- Приморский край — 2857 чел.;
- Красноярский край — 2439 чел.;
- Новосибирская область — 1926 чел.;
- Свердловская область — 1772 чел.;
- Санкт-Петербург — 1578 чел.
Сравним это, например, с давно существующими в России и хорошо интегрированными в российскую экономику корейскими диаспорами: 8015 человек в Хабаровском крае, 18824 в Приморском крае и 3193 в Новосибирской области (всего же в России проживает свыше 153 тысяч корейцев). Даже если предположить, что официальной статистикой охвачены не все постоянно живущие в России китайцы, то их общее число все равно не будет превышать несколько десятков тысяч.
О слабом интересе китайцев к России говорят и проблемы российских регионов, которые изо всех сил пытаются создать благоприятные условия для китайских инвесторов. Так, например, власти Забайкальского края недавно признали фактический провал своей многолетней политики по привлечению инвесторов из КНР. Если взять, например, сальдо операций по прямым иностранным инвестициям, то Китай без учета Гонконга вложил во всю российскую экономику $ 140 млн в 2017 году и $ 112 млн за три квартала 2018 года (данных за весь прошлый год на момент написания материала еще нет). Сравним это с сальдо прямых инвестиций из Германии: $ 470 млн в 2017 году и $ 517 млн за три квартала 2018 года. Или из США: $ 495 млн и $ 370 млн соответственно. И это в условиях конфронтации и санкций.
Выходит, что никакого фундамента для мирной китайской экспансии в Россию попросту нет. Десятилетие экономической стагнации и токсичная для инвесторов институциональная среда вкупе с политической непредсказуемостью делают свое дело. Китайцы предпочитают с Россией торговать, нежели брать на себя риски, связанные с инвестициями или миграцией. Так, в 2018 году товарооборот двух стран (в котором, к слову, российских экспорт превысил $ 59 млрд) достиг $ 107 млрд. Правда, торговля с Россией составляет менее 2,4% от всего объема внешней торговли КНР ($ 4,5 трлн). В то время как во внешней торговле России ($ 687,5 млрд) доля Китая составляет 15,6%, а на ЕС приходится около 43%. При таком раскладе и политический интерес Пекина к Москве остается ограниченным.
Вызов не военный, но политический
На первый взгляд может показаться, что огромный и богатый Китай представляет угрозу российской безопасности. Однако здесь абсолютное количество военной силы не слишком важно. Большее значение имеют возможности для ее применения и, разумеется, цели, во имя которых она может использоваться.
Граница с Россией является зоной ответственности Северного командования (Northern Theater Command) Народно-освободительной армии Китая (НОАК). В состав этого командования включены три общевойсковых армии, ряд соединений ВВС и флота, а также три бригады ракетных войск. Общую численность этих войск можно оценить примерно в 200 тысяч. При этом их главные задачи России не касаются вовсе — силы Северного командования призваны в первую очередь обеспечивать безопасность Китая на случай проблем с КНДР и защищать крупные китайские порты и промышленные центры в северо-восточных провинциях.
В 2017 году в ходе обострения международной ситуации вокруг Северной Кореи Пекин привел в состояние готовности 150 тысяч своих военных. Вероятно, эта цифра близка к предельной численности войск, которой командование НОАК способно эффективно управлять на потенциальном театре военных действий. Если же обратить внимание на систему размещения войск Северного командования, можно заключить: им было бы непросто применять силу против России, поскольку основные базы и аэродромы находятся на удалении от российской границы.
К тому же транспорт, промышленность и военная инфраструктура на российском Дальнем Востоке еще с 1930-х гг. размещались таким образом, чтобы попытка любой интервенции теряла смысл. Для большевиков имел значение опыт японской оккупации Владивостока после Первой мировой войны — они боялись за свою власть. А после ссоры Кремля с Мао Цзэдуном, приведшей к вооруженному столкновению на реке Уссури в конце 1960-х гг., военные приготовления на Дальнем Востоке превратились в «вещь в себе» и велись вплоть до распада СССР. Нынешняя российская власть пытается все это по мере сил оптимизировать и частично модернизировать. Но по большому счету сегодня этот регион со всей его сложной географией и сомнительным потенциалом развития никому, кроме России, не нужен.
Есть только одна гипотетическая причина, по которой войска НОАК могли бы войти на российскую территорию. Эта причина — серьезная политическая турбулентность в самой России, требующая внешнего вмешательства. Во всех остальных случаях Пекин воздержится от принятия на себя чрезмерных международных рисков и политической ответственности. И в целом КНР нужен предсказуемый сосед, который не смог бы вступить ни в какую антикитайскую коалицию. Сегодняшняя Россия этому требованию удовлетворяет.
Но все же долгосрочная китайская угроза для России присутствует. Она является производной от российской политико-экономической модели. Дело в том, что в последние годы Пекин обеспечил себе долгосрочные поставки ресурсов от «Роснефти» и «Газпрома». Кроме того, КНР постепенно входит в инфраструктуру телекоммуникаций и транспорта и не собирается на этом останавливаться. Если бы Россия успешно развивалась, создала условия для долгосрочного накопления капиталов и имела сильное предпринимательское сообщество, то это не несло бы никаких рисков. Однако стоит помнить о том, какую гипертрофированную роль в экономике страны играют сами российские власти, де-юре и де-факто государственные компании (до 70% ВВП, по данным российской антимонопольной службы), а также зависимый от Кремля и потому крайне неэффективный бизнес. Вкупе с нынешним внешнеполитическим курсом это отрицательно влияет на российскую конкурентоспособность перед лицом крупных китайских компаний. К тому же Москва сама готова создавать для них преференции, чтобы частично компенсировать свою экономическую слабость и продемонстрировать миру успешность «поворота на Восток».
Даже сравнительно небольшое пока сотрудничество с Пекином играет для Москвы роль «синицы в руке» по сравнению с «журавлем» примирения с Западом. Целью такого подхода для Кремля является дополнительная консолидация политической системы. Дело в том, что Китаю нет дела до внутренних российских порядков. Работая с авторитарными системами, он всегда поддерживает действующую власть. Как следствие, при минимуме китайских усилий российская власть добровольно двигается к «мягкой зависимости» от КНР, сокращая возможности для относительно безболезненного политического транзита. Интересно, что при таком раскладе Россия в случае серьезного военно-политического кризиса в Азиатско-Тихоокеанском регионе не сможет принять сторону Запада. Хотя и реального альянса с Китаем тоже не будет. И это его вполне устраивает.
