Хочешь мира — готовься к миру

Состояние российско-западных отношений на современном этапе характеризуется невиданной со времен Холодной войны напряженностью, недоверием и непониманием друг друга. Аннексия Крыма, война на востоке Украины, информационное вмешательство Кремля в политические процессы западных стран, кибератаки, распространение дезинформации — все это, как и многое другое, привело к тому, что Запад и Россия сегодня оказались настолько далеко друг от друга, что представить возможность налаживания отношений в обозримой перспективе невероятно сложно. Кажется, что противостояние в информационной (как минимум) сфере еще долго будет влиять на формирование восприятия россиянами Запада и жителями западных стран России. При этом надо признать, что в долгосрочной перспективе Россия (не Россия Путина, а Россия как страна со своими национальными интересами) заинтересована в налаживании отношений с Западом в той же степени, что и Запад заинтересован в стабильных партнерских отношениях с Россией.

В рамках мысленного эксперимента представим, что на практике в среднесрочной перспективе реализуется самый позитивный для обеих сторон сценарий — в России на смену Путину приходят демократы, пересматриваются результаты внешнеполитического курса предыдущего руководства (Украина), прекращаются все попытки влиять на общественное мнение за рубежом с помощью конструирования информационной повестки. И в целом Россия берет курс на тесное сотрудничество с Западом. Но возникает вопрос — а будет ли Запад готов начать с чистого листа и выстраивать новый тип отношений? Положительный ответ на этот вопрос зависит от целого ряда факторов. Некоторые уже сейчас омрачают перспективу сближения в будущем, другие возникнут значительно позже — в момент демократического транзита России.

Удобный «Другой»

Образ «Другого» имеет крайне важное значение и во внутриполитической, и во внешнеполитической жизни страны. В первом случае «Другим» может выступать партия или политическая сила-оппонент: для современного республиканца в США, например, интракультурным «Другим» может быть демократ. Во втором — речь идет уже о интеркультурном «Чужом», коим, например, на нынешнем этапе для России являются США. Именно через «Другого» проще всего выстраивать и поддерживать групповую идентичность. Здесь можно вспомнить, что в России при Путине спорадическая мобилизация электората происходила в основном на фоне антизападных медийных кампаний, то есть во время искусственного нагнетания страха в отношении внешнего «Другого».

При этом в момент, когда «Другой» приобретает негативные характеристики в глазах большинства, через его влияние становится проще объяснять проблемы, вызванные в первую очередь причинами внутри страны. Саркастичный мем «Обама виноват» как раз появился на фоне распространения сообщений о том, что некоторые россияне возлагают ответственность за собственное неблагополучие на президента США (конечно, стоит сделать оговорку, что образ ответственного за все Обамы — не народное творчество, а упрощенная модификация месседжа, почерпнутого из пропагандистских российских СМИ).

Следует признать, что в ответ на действия Кремля в западных медиа образ враждебного «Другого» теперь прочно закрепился за Россией: по данным опроса Gallup, Россия занимает первое место в списке главных врагов Америки — так считает 32% американцев, в то время как Китай называют главным врагом 21% опрошенных, Северную Корею — 14%, а Иран — 9%.

В таких условиях репутация России, сложившаяся на основе объективных факторов (политика в отношении Украины, Сирия, попытки вмешательства в выборы президента США в 2016 году и т. д.), начинает определять отношение к стране и людям в целом. И так как Россия уже зарекомендовала себя нарушителем всевозможных правил, следующий новый проступок — будь то реальный или нет — уже укладывается в существующий образ и в него проще поверить, даже если на этот раз оказывается, что никаких активных мероприятий Кремль не проводил. Как пишет Антон Шеховцов, адепты культуры виктимности «не просто насторожены по отношению ко всему русскому. Они настолько чувствительны к этой теме, что в итоге все русское наделяется ими неотъемлемыми токсичными свойствами». «Токсичным» при этом становится даже мультфильм «Маша и Медведь», объявленный «мягкой пропагандой Кремля». Подобная демонизация противника, с одной стороны, — обычное дело в периоды напряженности в отношениях, но с другой — она осложняет попытку примирения в будущем и отвлекает внимание от реальных вызовов.

Остро стоит проблема и интерпретации критичных в отношении России публикаций в российской среде. И одно дело фактологически точные публикации, анализирующие реальные преступления Кремля. Их сложно развернуть в нужном нынешней российской власти ключе. Совсем другое дело — материалы, например, призывающие Запад готовиться к распаду России. Представим россиянина, уставшего от экономической стагнации, повышения налогов, отсутствия горизонта планирования. Он уже не очень верит ТВ-пропаганде (особенно темам, связанным с внутренней и экономической политикой) и при благоприятном стечении обстоятельств вполне способен отбросить навязываемый антиамериканизм. И вот он видит публикацию, в которой говорится о том, что «НАТО должна подготовиться к опасностям и возможностям, которые представит фрагментация России», что некоторые регионы России «могут присоединиться к таким странам, как Финляндия, Украина, Китай и Япония, чьи территории Москва насильственно присвоила в прошлом. Другие регионы на Северном Кавказе, Средней Волге, в Сибири и на Дальнем Востоке могут стать полностью независимыми государствами и наладить отношения с Китаем, Японией, США и Европой». То есть в словах вашингтонской политической газеты наш россиянин находит для себя подтверждение тому, что ему рассказывали на российских телевизионных политических ток шоу, где время от времени проводится мысль, что Запад мечтает о распаде России. Слова имеют значение, и такие слова — прекрасный подарок нынешней российской власти и бомба, заложенная под фундамент возможного примирения в будущем. Это же относится и ко всем рассуждениям о «нации рабов», пассивности россиян и т. д., которые не учитывают влияние ситуационных и системных факторов и могут быть проинтерпретированы через призму ксенофобии.

Вернемся к тезису о том, что устойчивый негативный образ «Другого» дает возможность объяснять проблемы в собственных странах не сложным анализом динамики развития общественных отношений, ошибками руководства и т. д., а внешним вмешательством. То есть фактически «Другой» время от времени выполняет роль дымовой завесы, позволяющей, с одной стороны, игнорировать внутренние проблемы, с другой — перекладывать ответственность на внешнего актора. Сказать «Трамп — результат вмешательства России в выборы» намного проще, чем анализировать, например, роль высокой концентрации медиакапитала в углублении общественной поляризации. Конечно, попытка вмешательства была, но насколько она повлияла на результат голосования неизвестно. Например, Брендан Найан, политолог из Мичиганского университета, исследующий среди прочего влияние и охват фейковых новостей во время выборов 2016 года и промежуточных выборов 2018 года, считает, что не существует достоверных данных, которые бы подтверждали, что вмешательство России изменило результат выборов, так как основными посетителями сайтов, содержащих фейки, были приверженцы «самых консервативных новостных диет» — то есть потенциальные избиратели Трампа, но и в их корзине медиа потребления на фейковые новости пришлось не более 8%. По мнению Сары Отс, профессора в университете Мэриленда, российской информационной кампании против США «в значительной мере помогли три фактора: ослабление американской журналистики из-за отсутствия надежной бизнес-модели, атаки администрации Трампа на прессу и чрезмерные страхи по поводу влияния Москвы». К этому я бы добавила, что преувеличение значения кремлевской пропаганды за рубежом не только отвлекает внимание от внутренних факторов, способствующих распространению фейкового контента и поляризации, но и создает образ всесильной Москвы, который выгоден российской власти. При этом, естественно, никто не говорит о том, что проблему нужно игнорировать. Нет, с ней необходимо бороться путем работы с предубеждениями собственного населения, на которых любая пропаганда и может сыграть. Но опять же — это работа с внутренними «слабостями», а преувеличение могущества Кремля в информационном пространстве явно не способствует решению этой задачи.

Открытыми остаются несколько вопросов — в момент, когда и если Россия окажется готова встроиться в сообщество демократических стран, сможет ли Запад отказаться от использования ее в качестве «Другого»? Готовы ли западные медиа уже сейчас применять более нюансированный подход в создании образа России как страны не только Путина и нынешнего Кремля, но и россиян? Готовы ли журналисты и эксперты ощущать большую ответственность за свои слова, которые, как ни крути, влияют и на то, каким Запад видит Россию, и на то, каким в России представляют Запад?

Сложность транзитного периода

Однако даже в том случае, если на современном этапе будут заложены предпосылки нормализации отношений в будущем и западное общество окажется без предубеждений готовым принять новую демократическую Россию (как предполагает сценарий), то на этапе транзита неизбежно возникнет ряд сложностей, связанных в том числе и с наследием нынешней информационной политики Кремля. Например, возникнет вопрос, что делать с пропагандистскими ресурсами, ориентированными на работу за рубежом? Еcли с нишевыми проектами все ясно — закрыть и признать вину, — то как быть с крупными проектами типа RT и Sputnik? Учитывая значительные бюджеты, вложенные в них, было бы недальновидно требовать от России отказа от вещания на иностранных языках. Приемлемым для обеих сторон решением могло бы стать глубокое реформирование этих проектов (возможно, с переносом фокуса на освещение в первую очередь России миру), ребрендинг, привлечение к владению и управлению иностранного капитала и т. д. Более сложный вопрос — как поступить с журналистами, ответственными за разжигание ненависти в отношении Запада и в первую очередь Украины? Как определять уровень индивидуальной ответственности?

С другой стороны, также встанет вопрос о будущем западных проектов, нацеленных исключительно на борьбу с российской информационной угрозой. Конечно, проблема переформатирования инфраструктуры, выстроенной вокруг нынешнего информационного противостояния, представляется не самой значительной из возможных сложностей транзитного периода. Но подумать об этом следует заранее.

Реализация сценария, изложенного в начале статьи, выглядит сегодня крайне маловероятной. В первую очередь должна измениться сама Россия. Но Запад в данном случае может продемонстрировать большую мудрость и дальновидность, сумев и в период конфликта не закрыть перспективу будущего мира.

ФОТО: SCANPIX

Данная статья является частью цикла «Сценарии развития отношений между Россией, Европой и США». Серия публикаций подготовлена журналом Riddle при поддержке Школы передовых международных исследований Университета Джонса Хопкинса, Немецкого общества внешней политики (DGAP) и Фонда Роберта Боша.