Первый же день голосования на президентских выборах в России продемонстрировал, как работает избирательная машина, перенастроенная политическим блоком Сергея Кириенко. Уже в пятницу итоговая явка составила более 30% избирателей. Утром к членам комиссий выстроились очереди из бюджетников или сотрудников лояльного власти бизнеса. Корпоративная мобилизация подразумевает, что большая часть зависимого электората должна проголосовать как можно раньше, чтобы руководители могли подогнать «отстающих». Высокая явка в рабочий день — явный признак корпоративной мобилизации. Похоже, что этой формы принуждения избирателей даже перестали стесняться — избиркомы выкладывали фото «трудовых коллективов», которые дружно пришли к урнам все вместе в определенное время, да еще и в рабочей форме.
Электронное голосование (ДЭГ) тоже вписалось в корпоративную мобилизацию. «Электронного избирателя» легче контролировать. В регионах, где применялась такая форма волеизъявления, власти постарались загнать зависимый электорат в ДЭГ по максимуму. К вечеру пятницы электронно проголосовали более половины «электронных избирателей» (без учета Москвы). В Москве на 6 часов вечера электронно проголосовали почти 30% от всего количества избирателей (2,2 млн из 7,65 млн). На участки в столице явилось только 5% избирателей.
Можно сказать, что механизмы мобилизации и контроля зависимого электората политблок Кремля за шесть лет работы усовершенствовал почти до предела. Но эта машина получилась достаточно шумной и незамысловатой. Даже сторонникам власти очевидно, что выборы превратились в мероприятие добровольно-принудительного характера, своеобразный оброк Кремлю. Формула голосования описывается просто — «Голосуй, или не получишь». Не получишь повышения зарплаты, карьерного роста, а то и попадешь в списки на увольнение. Даже пассивным сторонникам власти такой подход не очень близок: их отрывают от рабочих обязанностей, заставляют пораньше вставать, чтобы проголосовать до начала работы, или лишают времени в обед.
Политблок и региональные власти пытаются прикрыть принуждение к голосованию «явкой» на выборы героев мультфильмов, исторических и сказочных персонажей, но эти усилия в воюющей стране смотрятся достаточно нелепо. Ситуацию немного нивелируют различные конкурсы и лотереи на участках, которые часто тоже завязаны на корпоративную мобилизацию. Избирателю хотя бы предлагают материальные блага и «компенсируют» его беспокойство.
Вымывание из выборов добровольности и превращение голосования в оброк в средней временной перспективе может создать проблемы для Кремля и для Путина лично. Даже недовольные принуждением лоялисты готовы это терпеть, пока власти есть что им предложить. В случае возникновения экономических и социальных проблем и падения рейтинга руководства страны принуждение к голосованию быстро вспомнится. Мысли о том, что президента по-настоящему никто не выбирал, возникнут даже у былых сторонников. Собственно, так произошло с советскими выборами, которые мало кто воспринимал как свободные и по-настоящему легитимные.
Начало драки
Сын Юрия Ковальчука Борис Ковальчук стал заместителем главы кремлевского контрольного управления. Без контекста эта новость выглядит как очередное доказательство всесильности семьи Ковальчуков и ее дальнейшей экспансии. Но Борис Ковальчук пришел в АП не с улицы — он долгое время работал главой энергокомпании «Интеррао». Получить должность в госкорпорации или близкому государству предприятии — мечта для многих российских чиновников, включая самых высокопоставленных. Борис Ковальчук в этом смысле проделал обратный путь — с места директора «Интеррао» он пересел в не самое значимое кремлевское кресло. При этом СМИ сообщали, что Ковальчук может получить куда более значимые в российской властной иерархии места. Ему прочили должности гендиректора «Роснефти» или «Газпрома», или позицию вице-премьера по топливно-энергетическому комплексу. Наиболее значимыми в этой череде выглядят места руководителей «Роснефти» и «Газпрома», крупных госкорпораций, торгующих сырьем. Если бы Борис Ковальчук пересел в одно из этих кресел, то он стал бы одним из ключевых персонажей российской системы власти, а позиции его семьи бы серьезно усилились. Переход в правительство на позицию топливного вице-премьера был бы менее желателен, но вполне приемлем для Бориса Ковальчука, его отца и дяди. Так семья получила бы возможность влиять на решения по топливно-энергетическому комплексу.
Однако пожеланиям сбыться не удалось — Борис Ковальчук попал не в реальный сектор, не в правительство, а в Кремль. Возможно, что в мае, после путинской инаугурации и во время общих крупных перестановок, ему удастся стать полновесным руководителем контрольного управления. И это повышение тоже не будет впечатляющим карьерным ростом. Даже интересующиеся российской политикой люди не с первого раза назовут действующего главу этой структуры — Дмитрия Шалькова. Можно вспомнить предыдущих руководителей управления — Константина Чуйченко и Александра Беглова. Оба не потерялись в вертикали и занимают неплохие должности в ней. Чуйченко работает министром юстиции, Беглов — главой Санкт-Петербурга. Пост Беглова — реально влиятелен, возглавить второй город в России мечтают многие статусные персонажи, но действующий губернатор шел к креслу долго. Вполне вероятно, что Борис Ковальчук и его покровители тоже поработают вдолгую, но это явно не то, на что они рассчитывали.
Судя по всему, неудавшееся назначение семья Ковальчуков восприняла достаточно болезненно. В лояльных власти телеграм-каналах быстро появились посты о влиятельности управления, «трамплине» для Бориса Ковальчука и напоминания, что в том же управлении работал в 1990-е гг. Владимир Путин. Если бы назначение устроило Бориса Ковальчука и его семью, такие тексты вряд ли бы появились — настоящее повышение не требует пояснений.
Неудачный рывок бывшего главы «Интеррао» — первая ласточка борьбы вокруг ключевых постов во время так называемой «большой перерассадки». Влиятельные группы пытаются провести своих представителей на значимые посты, но готовых решений и согласований у них нет. Публичные анонсы повышений персонажей типа Бориса Ковальчука становятся средством этой борьбы. Но они же превращаются и в свидетельства неудач в ней.
