Более трех лет существования российской экономики в «режиме военного времени» нанесли глубокие, труднозаживающие раны традиционной системе, которой кремлевская технократия пользовалась для «стабилизации» экономики последние двадцать пять лет. Российские наблюдатели и их западные коллеги склонны фокусироваться на устойчивости военного бюджета как наиболее важном показателе «стабильности» для определения долгосрочных перспектив продолжения войны. Хотя в нормальных условиях такой подход объясним — с 1998 года бюджет служил важнейшим инструментом как макроэкономической стабилизации через уровень государственных расходов, так и управления курсом рубля — он часто игнорирует общую картину, сосредотачиваясь на отдельных деталях.
Огромные усилия правительства по закачиванию денег, рабочей силы и других ресурсов в продолжающуюся военную кампанию привели к системным дисбалансам, которые может исправить только «жесткая посадка» гражданской экономики и уровня жизни. В свою очередь, лекарство от болезней экономики оказалось не менее тяжелым и опасным, чем сама болезнь военных расходов, которые каннибализируют потенциал других секторов экономики, перераспределяют его или делают его зависимым от продолжения войны. Сам процесс обеспечения стабильности также становится более затратным по мере прекращения экономического роста, что требует либо более жестких мер принуждения, либо сложных компромиссов между различными политическими группами. При этом эти группы страдают от санкций, сталкиваются с неблагоприятной рыночной конъюнктурой или испытывают на себе давление, мешающее переложить рост издержек и затрат на потребителей в условиях устойчиво высокой инфляции.
Автоматические дестабилизаторы
Представим себе структуру экономики в виде емкостей с водой, соединенных в нисходящую цепочку, в каждой из которых у края просверлено отверстие в виде воронки, позволяющее воде перетекать в следующую емкость, расположенную чуть ниже. Вода, закачиваемая в верхнюю емкость, заполняет ее до тех пор, пока ее уровень не достигает отверстия в стенке, после чего вода из нее через воронку перетекает в следующую емкость и так далее по цепочке вниз, пока последняя, самая нижняя емкость не сливает всю воду, которая перерабатывается и закачивается обратно в самый верхний сосуд. Каждая емкость может представлять собой отдельный сектор экономики — оборонную промышленность, розничную торговлю, нефтегазовые компании, коммунальные услуги
Вода — это денежный оборот от сектора к сектору, а скорость, с которой она прибывает или вытекает, отражает относительный баланс спроса на различные товары и услуги и способность каждого сектора удовлетворить этот спрос (она, эта способность, определяется такими неденежными факторами, как рабочая сила, производство или размер рынка). Слишком большой приток воды — это переизбыток денег, превышающий производственные возможности экономики, слишком мало воды — это рецессия, когда различные сектора экономики постепенно используют все меньше и меньше своих производственных мощностей, передавая все меньше воды в следующую емкость. Вода должна стекать вниз, но в любой момент возможны различные вмешательства в эту систему, которые приведут к притоку или оттоку воды из любой емкости, то есть из любого сектора экономики.
Политика путинского режима, ориентированная на войну, и твердое намерение ее продолжать привели к вливанию огромных сумм в экономику в целом, но вместе с тем создали множество «узких мест» и очагов дисфункциональности в различных секторах. Поскольку военный спрос, вызванный потребностями фронта, фактически ограничен лишь тем, что государство готово заплатить или заказать у предприятий, а также задачами рекрутинга личного состава, Россия теперь живет в условиях «гидравлического путинизма», назовем это так. Неважно, какая ситуация сложилась в других отраслях экономики, государство будет вливать деньги в военную промышленность и связанные с ней сектора, гидравлически раздувая спрос — повышая уровень воды в них, — одновременно медленно, но верно сокращая способность других секторов или «емкостей» поглощать излишки или подавляя их отсутствием жизнеспособного спроса. Этот эффект по своей природе будет служить постоянным источником нестабильности до тех пор, пока военные расходы не будут сокращены или не начнут использоваться более продуктивно.
Простой показатель агрессивного темпа инфляции по отношению к производству — номинальный размер российской экономики. Если в 2020 году ВВП составлял примерно 107 трлн рублей, то сейчас он превышает 200 трлн рублей, и хотя совокупная официальная базовая инфляция с января 2020 года по апрель 2025 года достигла 36%, расходы средней семьи растут значительно быстрее. За последние пять с половиной лет номинальный размер экономики вырос более чем вдвое, однако большая часть роста производства с 2022 года пришлась на ВПК и связанные с ним секторы экономики. Инвестиции в железнодорожную и автомобильную инфраструктуру, жизненно важную для поддержания долгосрочной переориентации торговли на Китай и Азиатско-Тихоокеанский регион, за последние три года сократились в реальном выражении. В период с 2010-го по 2021 год, с поправкой на обменный курс, импорт товаров и услуг стабильно составлял 20−21% от ВВП. В 2022 году этот показатель снизился до 15,5% и с тех пор остается на этом уровне. Необходимо учитывать не только влияние санкций — в 2022 году стоимость импорта многих видов сырья и товаров выросла на 30−40%, что привело к значительному повышению базовых цен, — но и отсутствие каких-либо признаков резкого роста инвестиций в легкую промышленность для удовлетворения спроса, связанного с пятипроцентным снижением относительной зависимости от импорта, что означает ощутимое удорожание зачастую ограниченных заменителей импорта. Если бы рост заработной платы опережал инфляцию, можно было бы ожидать, что доля импорта в ВВП снова увеличится, поскольку экономика ограничена в своей способности производить больше потребительских товаров. Другими словами, бесконтрольные военные траты и санкции почти наверняка снизили уровень жизни среднего россиянина, подтолкнули потребителей перейти на менее качественные аналоги потребительских товаров из Китая или от отечественных производителей, значительно повысили стоимость жизни, привели к постоянной утечке доступной рабочей силы и ослабили спрос в других секторах экономики.
Капитальные наступления
Несмотря на расширение военного производства и по-прежнему высокие темпы набора на военную службу, инфляция все же нарушила течение обычных денежных потоков в гражданской экономике. После объявления частичной мобилизации осенью 2022 года инфляция неуклонно росла, пока в октябре прошлого года Центробанк России не был вынужден поднять ключевую ставку до 21%. С 2022 года путинский режим мобилизует капитал для ведения военной кампании с помощью льготных кредитных программ, предлагающих субсидированные ставки стратегическим отраслям, в то время как потребительские кредиты, кредитные карты и предприятия, не относящиеся к категории жизненно важных, вынуждены занимать средства по рыночным ставкам. Единственным исключением стала программа субсидированных ипотечных кредитов, впервые запущенная в 2020 году, которая официально завершилась в июне прошлого года, но была продлена для семей с детьми.
Еще в августе 2023 года бывший министр экономического развития Максим Орешкин сослался на свои собственные расчеты, согласно которым корпоративные заимствования в 2023 году году создали дополнительный спрос на товары и услуги в размере 9,5 трлн рублей, а потребительские заимствования добавили к этой сумме еще 3,3 трлн. Это импульс спроса, эквивалентный более 7% ВВП того года. Но когда впоследствии процентные ставки для потребителей выросли, любая поддержка, которую военные расходы могли оказать потребительскому спросу и промышленности, испарилась. Если исключить военную промышленность, объем производства товаров потребительского назначения в апреле всего на 1,9% превышал уровень 2021 года, фактически свидетельствуя о начале рецессии в невоенном производстве в этом году. При этом объем произведенного всей перерабатывающей промышленностью с добавленной стоимостью, за исключением нефтепереработки и военной промышленности, падает каждый месяц, начиная с декабря 2024 года. Рост заработной платы сейчас замедлился, поскольку количество вакансий в первом квартале упало до самого низкого уровня с начала 2022 года, даже при официальном уровне безработицы в 2,4%. Спрос на туры по России в годовом исчислении упал на 56%. Розничные сети, продающие одежду, в первом квартале часто фиксировали падение продаж на 30−35%. Исследования, проведенные Институтом экономики роста имени П.А. Столыпина, показали, что 70% опрошенных предприятий в первом квартале отметили снижение спроса на свои товары и услуги, а 56% — падение доходов от оборота. В этих условиях различные компании, имеющие местные или региональные монополии, продолжают повышать цены, разгоняя тем самым инфляцию. «Газпром» теперь намерен дважды в год повышать газовые тарифы для промышленных потребителей на 10%, что неизбежно приведет к росту государственных закупочных расходов для военных нужд и увеличению издержек для потребителей. Вместе с тем, дефицит бюджета, вероятно, превысит прогнозируемые 1,7% ВВП, поскольку увеличение добычи нефти странами ОПЕК+ (в первую очередь Саудовской Аравией) приводит к перенасыщению энергетических рынков в условиях серьезного давления со стороны торговой политики США и высокой неопределенности.
Наступательная кампания капитала, которую режим развернул в конце 2022−2023 гг., направленная на срочную накачку военного сектора деньгами, изначально вызвала экономический рост, поскольку вливания в ВПК стали первым фактическим стимулированием спроса в крупных масштабах, которое экономика испытала за последние четверть века. Однако этот рост дорого обошелся. Единственный способ обуздать инфляцию при столь значительных ограничениях на рабочую силу и стоимость импорта — сократить спрос. Центробанк России со своей стороны занимается этой проблемой, удерживая процентные ставки на высоком уровне, в то время как Министерство финансов постоянно ищет новые статьи дискреционных расходов под сокращение. Предпочтительное распределение кредитов в пользу оборонной промышленности — через принудительные займы и субсидированное кредитование — в итоге начало оттягивать финансовые ресурсы из гражданского сектора. Возвращаясь к нашей аналогии, мы наблюдаем, как поток воды высыхает и отводится в другое русло. В результате переизбыток спроса и денег может привести к неконтролируемой инфляции, а это вполне реальная угроза, учитывая рост неплатежей из-за высоких процентных ставок и риск того, что предприятия вернутся к бартеру или другим неденежным формам обмена, чтобы выжить.
Что такое стабильность?
Термин «стабильность» нередко применяется для характеристики политической власти и управления кремлевского режима, однако делается это зачастую без учета контекста или понимания того, что именно стоит за этим понятием. Для военной экономики стабильность возможна только в том случае, если невоенные отрасли промышленности и домохозяйства потребляют и тратят меньше. Такой результат достижим в краткосрочной перспективе без ущерба для максималистских целей режима. Хотя официальные показатели инфляции значительно занижают реальные темпы роста цен, с которыми сталкивается большинство населения, они все же не полностью оторваны от реальности. В последние полгода частные компании также медленнее поднимают цены на товары и услуги, предлагая скидки и акции в попытке увеличить оборот. Однако даже более медленные темпы роста цен остаются болезненными, если заработная плата перестает расти. А единственные отрасли экономики и виды деятельности, которые сейчас демонстрируют устойчивые показатели и хорошие результаты, связаны с военным производством, военной службой или прямыми поставками товаров и услуг для нужд армии.
Более того, арсенал приемов и уловок, с помощью которых режим выигрывал время для победы в Украине, стремительно исчерпывается. В Фонде национального благосостояния — основном инструменте для сглаживания дефицита федерального бюджета без чрезмерно болезненных сокращений расходов — осталось ликвидных активов менее чем на 4 трлн рублей. С учетом инфляции и номинального роста экономики эти средства составляют менее 2% ВВП, что фактически эквивалентно запланированному дефициту бюджета на год. По мере углубления рецессии в невоенной, гражданской экономике бюджетные доходы от подоходного налога и НДС будут сокращаться в реальном выражении. Исторически лучшим способом компенсировать такой дефицит было бы повышение налогов на экспортеров. Однако этот подход сталкивается с двумя ограничениями, на которые режим не может повлиять и которые не сможет преодолеть без радикального изменения своей позиции в переговорах с Украиной.
Во-первых, рубль укрепился с 104 рублей за доллар в конце декабря до сегодняшних 77 рублей за доллар США. По мере роста курса рубля снижаются относительные доходы и налоговые поступления от экспорта нефти, газа, угля и металлов. Одновременно укрепление национальной валюты делает более конкурентоспособным импорт товаров, производство которых некоторые отрасли пытались локализовать после начала полномасштабного вторжения в Украину, что угрожает выживанию бизнеса, ориентированного на производство потребительских товаров и услуг, а не на военные нужды. Во-вторых, российские нефтяные компании и правительство не контролируют цены на нефть и практически не влияют на квоты ОПЕК+, а «Газпром» потерял большую часть своих европейских контрактов, что вынуждает его повышать цены на внутреннем рынке, чтобы покрыть значительные расходы на поддержание инфраструктуры и субсидирование домохозяйств.
Реальный риск от падения цен на энергоносители связан с нестабильностью курса рубля и доступностью валютных резервов для обеспечения ликвидности российских предприятий и домохозяйств, а не с состоянием бюджета. Поскольку по закону экспортеры обязаны сдавать большую часть своих валютных доходов и покупать рубли для стабилизации курса, устойчивое структурное снижение экспортных доходов вызовет падение курса рубля. Ослабление национальной валюты, в свою очередь, может увеличить относительные доходы от налогов на нефть и газ, но оно приведет к росту инфляции, поскольку импорт остается крайне важным как для военной промышленности, так и для потребления домохозяйств. В результате Центробанк будет вынужден удерживать процентные ставки на высоком уровне, что снизит спрос на импорт со стороны невоенных секторов экономики.
Специалисты Центробанка уже подсчитали, что чистый кредитный импульс — влияние заимствований по сегодняшним ставкам на экономику — в апреле составил минус 2,3% от ВВП. Если предположить, что годовые темпы роста ВВП за первый квартал на уровне 1,4% соответствуют действительности, то получается, что рост ВВП на бумаге обеспечивается исключительно военными расходами — без них экономика уже находилась бы в полноценной рецессии. Проблема экспортных доходов также касается способности предприятий, зависимых от импорта, получить доступ к валюте, необходимой для его оплаты. Финансовые санкции не позволяют китайским банкам напрямую предоставлять кредитные линии в юанях, а это означает, что Россия должна поддерживать двусторонний торговый профицит с Китаем, чтобы приток юаней не превышал отток. Если Россия вступит в состояние устойчивого торгового дефицита с Китаем, ей в итоге придется искать новые способы расчетов, поскольку она будет прожигать свои резервы юаней, а домохозяйства будут стремиться хранить больше денег в китайской валюте, что создаст дополнительные издержки для экономики.
Все это говорит о том, что заявления о способности России сохранять макроэкономическую стабильность на фоне ведения войны формально верны. Однако они также зависят от ряда условий, на которые официальная Москва не имеет влияния, и исходят из предположения, что ни внутри страны, ни за ее пределами не произойдет никаких серьезных внутренних или внешних «сбоев». Стабильность в России — это динамическое явление, результат постоянных вмешательств и импровизаций со стороны властей, принимающих определенные экономические и политические решения.
Россия может пройти 2025 год без серьезных экономических проблем, но 2026 год будет гораздо более сложным. Есть также основания полагать, что большое наступление российской армии, запланированное на лето, может стать последним масштабным рывком, который военно-промышленный комплекс страны еще способен выдержать, прежде чем интенсивность боевых действий придется снизить, пересмотрев тактику и стратегию, а также отведя больше ресурсов в гражданские отрасли промышленности. Гидравлический путинизм разрушил традиционную архитектуру макроэкономической стабильности, заменив ее системой постоянных перегрузок и перераспределений, которая лишает страну столь необходимых инвестиций в общественную инфраструктуру, здравоохранение, образование и другие сферы. Стабильность, которую обеспечивает режим, дается все более высокой ценой.
