В конце мая Совет по внешней и оборонной политике (СВОП) представил долгожданные тезисы о российской внешней политике конца 2010-х — начала 2020-х годов. По словам самих авторов, тезисы призваны дать внешней политике России «новый интеллектуальный импульс» и послужить основой для создания новой внешнеполитической Концепции, которой, очевидно, будет руководствоваться российский лидер на период вполне ожидаемого четвертого срока. И статусность составителей доклада, и логотип старейшего российского внешнеполитического «мозгового центра» говорят в пользу серьезности документа, написанного для самой высокопоставленной аудитории в стране.
Крайне двойственное ощущение складывается от попыток авторов этого документа совместить абсолютно несогласованные предложения и оценки, примирить осторожные намеки на реальные проблемы с громкими заявлениями в пользу всем известных установок, ставших общим правилом после Крыма — установок, которые не учитывают экономическое положение страны.
С самого начала тезисов авторы демонстрируют крайне специфические методы оценки «успешности». Отмечая, что «уровень развития экономики остается основным показателем силы и влияния государств в мире», авторы трезво оценивают главную российскую проблему — «усугубляющуюся уже 8−9 лет экономическую стагнацию».
C этим сложно поспорить: по сравнению с докрымским ВВП (2013 — $ 2,231 млрд) в 2015 году этот показатель значительно снизился — до $ 1324 млрд. Ожидается, что в нынешнем году ВВП не превысит $ 1132 млрд. Для сравнения, китайский ВВП в 2015 году составил $ 10 982 млрд, а ВВП США — $ 17 947 млрд. К концу 2016 года ВВП России будет в 10 раз меньше ВВП Китая и в 17 раз меньше ВВП США. Поэтому непонятно, как Россия может претендовать на нахождение в «треугольнике великих держав: России, Китая и США». Следуя логике авторов, экономическая несостоятельность российской политики последнего десятилетия, а в особенности системный кризис, падение роста ВВП и буквально всех макроэкономических показателей в последние два года, должны быть признаны как минимум неуспехом внешнеполитического курса страны. Тем не менее, авторы тезисов заявляют, что «российская внешняя политика последнего десятилетия была в целом удачной. Дипломатия по-настоящему мастерской». Отсюда напрашивается вывод, что для российских внешнеполитических стратегов экономика все-таки не так важна, и, очевидно, непонятна.
И действительно, после протокольной констатации, что «среди факторов, определяющих международную повестку дня, вес и влияние государств, по-прежнему преобладают экономические и научно-технические», авторы перечисляют достижения за которые, по их мнению, российская внешняя политика должна быть признана успешной.
Первым достижением внешней политики является «воссоздание военной мощи», которое, по мнению авторов, компенсирует «дефицит других факторов силы — экономической, информационной». Но нужно отдать им должное: по крайней мере, авторы призывают попытаться избежать «новой гонки вооружений», хотя не совсем ясно, возможно ли это, если вторым достижением, по их мнению, является «остановка экспансии западных структур и союзов на территории, которые в России считаются жизненно важными с точки зрения безопасности». Авторы твердо заявляют о «бесплодности попыток договориться по-хорошему» с Западом, который оказывает «самое жесткое с начала 1980-х годов давление, открыто нацеленное на «смену режима».
Вполне в духе кремлевской пропаганды самых жарких времен украинской революции и последовавшей за ней войны авторы с гордостью констатируют, что Россия фактически спасла мир от «более опасного столкновения» (читай — большей войны в Европе), нанеся «упреждающий удар», забрав Крым и остановив, по их мнению, движение Украины в НАТО и ЕС. В отношении Донбасса, авторы открытым текстом рекомендуют полный подрыв Минских соглашений: «лучше пока иметь полунезависимую, но формально украинскую территорию, которой помогает Россия, то есть по сути „замороженный“ конфликт».
Крайне спорным здесь выглядит тезис о том, что России удалось «остановить и даже, возможно, повернуть вспять распад постсоветского и исторического российского имперского пространства». Украина потеряна, возможно, на десятилетия. Беларусь после Крыма «заговорила на белорусском», перестала быть «последней диктатурой Европы» и активно наращивает контакты с ЕС. Казахстан уверенно реализует многовекторную политику, в которой Россия лишь один из партнеров, влияние которого неуклонно снижается (к примеру, ПИИ из Китая в Казахстан в 2015 году составили $ 23,6 млрд, а из России всего $ 3,4 млрд). Россия фактически смирилась с движением Молдовы в ЕС, и все менее рьяно поддерживает «независимость» Приднестровья. Стоит напомнить и о недавно возобновившемся Нагорно-Карабахском конфликте, где с одной стороны выступает формальная союзница России и член ЕАЭС — Армения, а с другой — Азербайджан, которому по не совсем понятным причинам Россия продала вооружений за последние годы на сумму, в 20 раз превосходящую поставки в Армению.
Примечательно, что авторы тезисов сознательно не ограничиваются «постсоветским» пространством, добавляя немного непривычный для российского дискурса термин «исторического российского имперского пространства». Делается это для подчеркивания исторической преемственности внешнеполитических целей и ориентиров Российской Империи, СССР и теперь Российской Федерации. Сложно представить более убедительные доказательства активного «постимперского» синдрома российских интеллектуальных элит.
Крайне интересными выглядят рассуждения авторов о большом геополитическом будущем российско-китайских взаимоотношений. Авторы уверены, что сложились предпосылки формирования «Большой Евразии», способной потягаться с евроатлантическим объедением вокруг США, которое сегодня расширяет свое влияние за счет ТТП и ТТИП. Теоретики и в прошлом главные сторонники «Большой Европы» — и шире, принадлежности России к Западному миру — сегодня предвещают формирование «новой (мягкой) двуполярности», в которой России на пару с Ираном и Индией будет отведено место «младшего партнера» Китая. Более того, авторы доклада уверены, что смена геополитической ориентации с европейской на евразийскую, от «Большой Европы» к «Большой Евразии», в перспективе приведет к формированию «Сообщества Большой Евразии от Сингапура до Лиссабона». Примечательно, что новый блок, по мнению авторов, должен складываться на базе ШОС, которую невозможно назвать ни эффективной, ни действенной. Сомнительно и то, что Китай заинтересован в реализации именно такого видения будущих взаимоотношений.
Но, пожалуй, еще более оторванными от реальности выглядят тезисы о «реидеологизации международных отношений». Авторы доклада уверены, что российская «нарождающаяся идеология нового консерватизма», с «культом суверенитета» и «моделью лидерской демократии» представляет интерес для большинства в мире, и даже на Западе. В набор ценностей, присущих «новому консерватизму», по мнению авторов, входят: «политический и культурный плюрализм, свобода выбора вместо западного универсализма, государственный суверенитет, национальное достоинство, невмешательство во внутренние дела, опора на традиционные общественные, личные и семейные ценности, поддержка религий, отвержение воинствующего секуляризма». Не берусь разбирать каждый пункт, но лишь отмечу, что украинцы наверняка бы поспорили насчет существования таких ценностей российского консерватизма как уважение «государственного суверенитета» и «невмешательство во внутренние дела».
Примечательно, что после всех рассуждений на тему внешнеполитических условий авторы доклада делают главный вывод «о необходимости переноса внимания государства и общества на задачи внутреннего экономического развития, сохранения и подъема человеческого капитала».
Невозможно не согласиться с таким выводом, хотя сложно представить логическую цепочку, которая могла связать все вышесказанное с задачами внутреннего экономического развития. С экономическим ростом не связаны ни развитие и укрепление военного потенциала, ни союз с Китаем, которому не нужна диверсифицированная экономика России, ни «сдерживание Запада». Более того, приверженность авторов противопоставлению России и Запада, с обязательной военной компонентой, продуцирует дополнительные препятствия и ограничения для роста как такового. Это не может не напоминать историю Советского Союза, закончившуюся перенапряжением усилий, крушением экономики и в конечном итоге распадом государства.
Хотя, пожалуй, не стоит удивляться. Авторы доклада прямым текстом требуют признать «ценность великодержавия» как константу, за «воплощение и обеспечение которой приходилось дорого платить». Россия уже за нее платит, и плата эта возрастает с каждым месяцем. Но это великодержавие исключительно иллюзорно. Напрашивается вывод, что доклад этот писался отнюдь неглупыми людьми, но людьми ограниченными рамками, зацементированными после Крыма: конфронтацией с Западом, поворотом на Восток, традиционными ценностями и культом суверенитета. Неловкие констатации фактов о необходимости «восстановления экономического роста» в тексте — единственная реалистичная оценка авторов.
Даже если отбросить в сторону все нереалистичные предложения авторов, принять их видение «евразийского» будущего России, без ответа остается вопрос: как российская экономика, уже находящаяся под огромным давлением, способна выдержать очередной виток «исторического» противостояния с Западом? Без четкого рецепта, как «платить» за великодержавие, подобная концепция не может быть ни цельной, ни состоятельной.
