Идеология современного российского режима значительно изменилась с момента прихода Владимира Путина к власти. Существуют разные мнения о том, когда именно произошел кардинальный поворот, однако к середине 2010-х гг. стало понятно, что идеологической основой российского режима стал антилиберализм.
Следует признать, что понятие «антилиберализм» чаще используется в качестве негативного эпитета, а не для описания конкретного корпуса идей. Однако это все равно полезный, хоть и очень широкий термин, который можно применить к масштабным политическим процессам последних двух десятилетий. На уровне рабочей концепции антилиберализм можно определить как «течение в политической культуре, которое выступает против философского либерализма, критикует антииерархические политические институты и поддерживает разновидность коллективных, мажоритарных, общенациональных и культурно интегративных подходов к современному политическому обществу». Похожие формулировки в своих работах недавно использовали политолог Марлен Ларюэль и социологи Джаспер Теодор Кауф и Дезмонд Кинг. Таким образом, мы наблюдаем зарождение унифицированного термина, описывающего российскую специфику, в которой сочетаются социал-консерватизм, государственнический патриотизм, имперский национализм, антизападничество и множество других возражений против институциональных и философских основ либеральной демократии 21-го века.
В двух недавних научных работах, опубликованных в The Journal of Illiberalism Studies и Problems of Post-Communism, я проиллюстрировал некоторые аспекты российского опыта антилиберализма в отношении политических элит и институтов, а также то, как политические проявления антилиберализма в России утвердились и в других странах постсоветской Евразии.
Чтобы понять реальную ситуацию с антилиберализмом в России, исследователям следует задуматься над отказом от доминирующих инструменталистских подходов, рассматривающих Кремль как ведущую силу. Вместо этого я предлагаю объяснять значительные успехи антилиберализма более широкими обстоятельствами, принимая во внимание роль структур внутренней мотивации и место реальных институциональных бастионов антилиберализма в государстве и обществе. Кроме того, нам следует понимать, что сама Россия является субъектом-гегемоном антилиберализма в регионе, выступая как источник инноваций для развития антилиберальной политики. Другие государства региона впоследствии могут брать на вооружение эту политику.
Антилиберализм в российском контексте
Многие современные исследования развития антилиберализма в России прямо или косвенно помещают первопричину распространения этих идей непосредственно в Кремль, поскольку считают, что антилиберализм — инструмент, сознательно выбранный Путиным и высшими слоями элит из его окружения. При такой интерпретации «консервативный поворот» во внутренней политике России или ее переход к конфликтному антизападничеству — стратегия, призванная укрепить внутреннюю стабильность против политической оппозиции среди городского населения и достигнуть успехов внешней политики против либерального Запада. Выходит, что инициатива лежит исключительно в руках авторитарной руководящей группы и обусловлена ее попытками сохранить собственную власть.
Эти аргументы очень убедительны и во многом, безусловно, верны. Режим, который в 2000-е гг. сопротивлялся мощному культурному антилиберализму и продвигал неолиберальные реформы, в период с Мюнхенской конференции 2007 года до аннексии Крыма в 2014 году принял серию скоординированных элитами решений. Эти решения установили направляющие элементы антилиберализма, насаждаемого режимом «сверху». Разумеется, нам стоит извлечь уроки из такого описания антилиберального реванша в России.
Однако такие объяснения могут быть слишком всеобъемлющими и при этом не вполне эффективными при описании практических способов продвижения антилиберализма и проявлений антилиберальной политики. Если внимательнее приглядеться к российским политическим и общественным институтам, можно увидеть более сложную картину: элиты более низкого уровня в подчиненных институтах, например в Государственной думе и федеральных СМИ, обладают значительной гибкостью и автономией при формировании политики и нарративов в русле антилиберализма. Можно даже не упоминать о том, что многие сообщества в регионе являются достаточно социально консервативными и склонными к антилиберальным морально-культурным течениям (хотя это тоже верно). Можно найти стимулы антилиберализма и среди бизнес-элиты.
Администрация президента (АП), которая, как принято считать, руководит всей или большей частью внутренней политики России, действительно довольно тесно взаимодействует с властными институтами. При этом она создала ряд структур, которыми пользуются амбициозные элиты низшего уровня (например, Елена Мизулина или Дмитрий Киселев), становясь реальными игроками в процессе формирования конечного облика антилиберализма в России. Разумеется, в низших политических институтах России не существует полной свободы действий, однако ошибочно считать, что все происходит именно так, как того хотят кукловоды из АП. Творческая интерпретация подхода к антилиберализму может исходить и из низов политической иерархии.
Антилиберализм продвигают и другие влиятельные институты: РПЦ, Вооруженные силы России, а также сам символический глава патерналистской президентской системы, который поощряет и поддерживает различные формы антилиберализма. Эти столпы антилиберализма, которые независимо друг от друга популяризуют социальный консерватизм, иерархический и субординационный патриотизм, а также национальное политическое единство вне зависимости от конкретной идеологии режима, также действуют как важные лоббисты, популяризаторы той или иной политики и символические основы антилиберализма. Преимущество изучения антилиберализма со стороны спроса и добровольных инициатив заключается в том, что оно затрагивает не только верхушку режима, но и другие движущие силы антилиберализма, включая амбициозных представителей элит, желающих укрепить собственное положение, и различные институты, цели и мировоззрение которых являются в значительной степени антилиберальными. При этом такой подход не отрицает роли политических акторов на всех уровнях режима.
В качестве примера можно привести широко обсуждавшийся закон о «гей-пропаганде», который был принят в 2013 году и стал одной из ранних иллюстраций антилиберального поворота во внутренней политике России. В западной прессе законопроект часто описывали как детище путинского подхода к антилиберализму как к инструменту повышения собственной популярности, однако на деле в разработке законопроекта принимали активное участие политики из низшего уровня элиты (то есть Госдумы). Кроме того, в регионах почву для законопроекта обеспечивал настойчивый лоббизм со стороны РПЦ. Варианты этого законопроекта еще в начале 2000-х гг. прорабатывались в российских регионах законодателями, связанными с церковью. Прыжок из регионального в национальное законодательство был обусловлен работой амбициозных, скандальных и умеющих работать со СМИ фигур (например, Виталия Милонова в Санкт-Петербурге). Вне зависимости от того, стремилось ли общество к принятию подобных законов, запрос со стороны региональных акторов и институтов, безусловно, существовал. И именно он существенно повлиял на развитие этой сферы законодательства.
Когда законопроект впервые оказался в Думе, его текст был очень похож на законопроекты, которые были приняты в регионах или поданы в национальный парламент и тихо спрятаны под стол в предыдущие неолиберальные годы. Это привело к новому витку антилиберальной активности. Елена Мизулина, бывшая в то время депутатом лояльной оппозиционной партии и главой Комитета Думы по вопросам семьи, женщин и детей, использовала свою институциональную позицию, чтобы внести в законопроект значительные изменения. В результате диалога, в том числе с ее контактами в АП, юридические ограничения и охват законопроекта были значительно урезаны по сравнению с радикальными формулировками оригинала.
Следует ли считать, что субъектность здесь принадлежит исключительно Думе или более ранним региональным лоббистам? Разумеется, нет, поскольку принятие законопроекта, несомненно, осуществлялось с согласия режима, который уже сигнализировал о переходе к антилиберализму. Если в высших эшелонах режима не хотят, чтобы какой-либо законопроект был принят, от него почти наверняка откажутся. Однако это не означает, что конкретная форма и результаты определяются за закрытыми дверями, поскольку деятельность даже подчиненных институтов остается очень важным аспектом российской авторитарной политики. Анализируя динамику российского антилиберализма одновременно «сверху вниз» и «снизу вверх», можно получить более полную картину, которая, в свою очередь, требует более сложного (учитывающего факторы спроса и самостоятельных действий) описания реального процесса формирования государственной политики и институционального представительства, чем поверхностный (пусть и убедительный для описания высшего уровня власти) инструментализм.
Антилиберализм в «ближнем зарубежье»
В течение последнего десятилетия наблюдатели отмечали, что антилиберализм не ограничен пределами России. Научные аргументы о «расползании» или «диффузии» авторитарного политического порядка и антилиберальных мер остаются противоречивыми и связаны со сложными вопросами причинно-следственной связи, мотивации, а также механизмов подражательного обучения, принуждения и имитации.
Однако можно с уверенностью утверждать, что в Евразии наблюдается расползание антилиберальной политики, хотя ее успехи и менее очевидны. Эдвард Лемон и Олег Антонов убедительно говорят о «правовой гармонизации» в регионе, особенно по вопросам безопасности, чему способствует Межпарламентская ассамблея СНГ. Антиэкстремистские и антитеррористические законы, а также законы о митингах и регулировании гражданского общества довольно точно повторяют тексты законов, ранее принятых в России, а зачастую вообще идентичны им.
Переписывание законов под копирку подчеркивает роль России как источника антилиберальных инноваций (при этом попытки их принять зачастую проваливаются из-за международного давления, а также внутренних негативных стимулов). В середине 2010-х гг. в парламенты Кыргызстана и Казахстана поступили практически идентичные законопроекты о «гей-пропаганде». Похожие проекты, которые так и не дошли до законодательных органов, продвигались антилиберальными акторами гражданского общества в Грузии, Азербайджане, Армении и в других странах. Этот паттерн повторялся в течение всего десятилетия — например, недавно принятый в Кыргызстане законопроект о дезинформации и регулировании СМИ, как отмечали местные наблюдатели, в основном скопирован с более ранней российской версии.
Расползание и воспроизводство антилиберализма в Евразийском регионе можно рассматривать и с инструментальной точки зрения — как средство укрепления действующих режимов и сигнал о дружественности к России. Однако также следует учитывать внутренние мотивы. Влиятельные религиозные организации и антилиберальные группы гражданского общества отличаются активностью и важностью в конкретных контекстах по всему региону от Кыргызстана до Грузии. Противодействие либеральным НКО — как местным, так и финансируемым извне — продолжает возрастать по мере ослабевания либеральной гегемонии стран Запада и международных организаций.
Серьезный подход к антилиберализму в Евразии
Исследования антилиберализма в современном мире представляют значительный интерес. Однако эта тема остается относительно неизученной, в особенности за пределами Европы. Подход, описанный здесь и рассмотренный более подробно в других публикациях, дает лишь частичное описание определенных паттернов и динамики, которые заслуживают значительно более пристального и разностороннего изучения со стороны ученых и авторов государственной политики. Инструменталистские подходы к расширению антилиберализма по-прежнему заслуживают похвалы, в особенности в отношении вопросов сохранения режима и политической стабильности авторитарных государств.
Сочетание подходов, сосредоточенных на лидерах и их намерениях, с изучением спроса и инициативы снизу — многообещающая область научных исследований. Необходимо всегда настороженно относиться к объяснениям, которые приписывают всю деятельность самим авторитарным режимам, хотя внутренние мотиваторы и местное институциональное давление антилиберализма также явно играют важную роль.
Необходимо, чтобы исследователи подходили к антилиберализму серьезно — не просто как к новому инструменту политического управления в наборе средств самосохранения авторитарных режимов, но и как к реальному элементу политики государств региона и естественному процессу перехода «постсоветской» Евразии к новым политическим реалиям.
