В январе 2018 года участникам Гайдаровского форума — ежегодного форума российских экспертов и чиновников-реформаторов — было предложено проголосовать за предпочтительные способы общественного контроля над государством в России. Абсолютным лидером оказались цифровые платформы, в поддержку которых высказалось 57% участников форума, в то время как представительная демократия набрала лишь 11%. Столь низкая поддержка демократии среди участников голосования отчасти отражает глубокое недоверие к «воле народа» в среде российских технократов, а отчасти — понимание того, что демократизация авторитарного режима в России, скорее всего, будет сопровождаться немалыми издержками, в том числе и для самих технократов. Но в какой мере цифровизация может способствовать формированию механизмов подотчетности в современной России?
Ответ на этот вопрос лишь частично связан с цифровизацией как таковой. Да, она открывает возможности для использования в государственном управлении большого объема данных и делает их доступными для анализа специалистов. Это позволяет тем, кто принимает решения, более эффективно вырабатывать и проводить в жизнь доказательный политический курс (evidence-based policy), основанный на использовании лучших практик, в том числе международных. Но при этом надо понимать, что сами по себе большие данные и использующие их цифровые алгоритмы являются не более чем инструментами в руках политиков и чиновников. То, как именно будут использоваться эти инструменты, зависит от субъективных целей и приоритетов. В условиях демократии политики и чиновники могут оказаться «наказаны» избирателями за плохие результаты управления. Именно этот факт и способствует подотчетности, вынуждая их, помимо прочего, заботиться о том, чтобы цифровизация работала на повышение качества принимаемых решений. А как работает цифровизация в условиях авторитаризма, где политики и чиновники не могут лишиться своих постов по итогам честных выборов?
Многие наблюдатели отмечают, что авторитарные режимы (прежде всего в Китае) стремятся использовать цифровизацию в первую очередь как инструмент всеобъемлющего контроля и репрессий против сограждан, применяя различные цифровые инструменты: от распознавания лиц участников протестных акций до составления на основе алгоритмов «социальных рейтингов», поощряющих лояльных граждан и наказывающих нелояльных. При таком подходе происходит становление «перевернутой подотчетности», когда граждане оказываются подотчетны авторитарным политикам и чиновникам, а не наоборот. Но и собственные интересы тех, кто принимает решения, могут оказать ничуть не менее разрушительное влияние на использование цифровизации при выработке политического курса. Эти аспекты особенно значимы для России, важнейшей проблемой которой является «недостойное правление» — политико-экономический порядок, главной целью и основным содержанием которого служит извлечение ренты (проще говоря, страной управляют ради того, чтобы разворовывать ее как можно дольше и как можно больше). В таких условиях цифровизация не только не превращает «недостойное правление» в «достойное», но способна лишь усугубить присущие ему неустранимые дефекты.
Интересы российских политиков и чиновников связаны со стремлением скрыть нежелательную для них информацию, распространение которой может навредить их карьере, персональной репутации и/или ухудшить мнение россиян о политико-экономическом порядке в стране. Поэтому, с одной стороны, власти пытаются изъять из открытого доступа сведения, касающиеся чиновников и «силовиков», чтобы избежать неприятных для них последствий всевозможных независимых расследований, связанных с обвинениями в коррупции и других неблаговидных действиях. С другой стороны, «информационная автократия» (политический режим, в котором ложь является важнейшим средством поддержания легитимности) сознательно искажает публично распространяемые от имени государства сведения. В ходе пандемии COVID-19 различные государственные ведомства России неоднократно ловили за руку на том, что публикуемые ими сведения о числе заболевших и умерших недостоверны. Такие разоблачения в лучшем случае способствовали корректировке части данных «задним числом», но даже в этом случае ни о каком доказательном политическом курсе в отношении борьбы с пандемией говорить не приходится: его невозможно вырабатывать и проводить, опираясь на неверные данные. Поэтому прозрачность, которую призвана обеспечить цифровизация, оказывается лишь частичной и в ряде секторов подверженной систематическим и целенаправленным искажениям.
Таким образом, стимулы российского правящего класса в процессе цифровизации связаны не с повышением качества государственного управления, а с тем, чтобы адаптировать новые инструменты к своим нуждам. Этот подход наиболее красноречиво суммировал депутат Госдумы от «Единой России» Андрей Исаев в ходе парламентских слушаний, где критиковалась служба «Яндекс. Новости» и ее алгоритмы: «Вы приходите, чиновник, просите решить конкретный вопрос, а он (представитель новостного агрегатора) вам говорит: „У меня лежит конкретный алгоритм, по которому я не могу ничего для вас решить“. Что вы ему скажете? Поменяйте ваш алгоритм, чтобы вопрос все-таки решался». Вопросы «решаются» в пользу чиновников также и в силу стремления к переделу рынков в IT-секторе в пользу поставщиков СОРМ и бенефициаров «пакета Яровой», тесно связанных со спецслужбами. Политика «национализации российского Интернета», проводимая российскими властями, в этом отношении преследует не только политические, но и коммерческие цели, тем самым еще больше ставя под вопрос последствия цифровизации.
Если же говорить о собственно подотчетности, то цифровизация в условиях российского авторитаризма призвана не усилить ее, а, напротив, ослабить. Наиболее наглядным проявлением становится внедрение в России практики электронного голосования, продвигаемого не только руководством Центризбиркома, но и публичными фигурами (например, Алексей Венедиктов). Суть этих изменений продемонстрировали выборы 2019 года в Московскую городскую Думу, когда в одном из избирательных округов электронное голосование привело к изменению итогов выборов. В то время как в оффлайн-режиме относительное большинство голосов получил независимый кандидат Роман Юнеман, поддержанный оппозицией, онлайн-голосование продемонстрировало триумф Маргариты Русецкой, поддержанной мэрией Москвы, — она в итоге и стала депутатом. При этом портал, призванный обеспечить подведение итогов онлайн-голосования, работал с такими сбоями, что честность онлайн-выборов вызвала многочисленные вопросы у наблюдателей. Сходные тенденции — рост явки избирателей и числа голосов, поданных за «единороссов» — отмечались и в ходе онлайн-голосования в 2020 году. Излишне говорить, что механизм онлайн-голосования не оставляет шансов на независимое наблюдение за ходом и подведением итогов выборов, что как раз идеально служит интересам российских властей.
Стоит отметить, что попытки технократов использовать технологические достижения в целях повышения качества государственного управления в условиях авторитарного режима не являются чем-то принципиально новым для нашей страны. Американский исследователь Бенджамин Питерс проанализировал попытку создания Объединенной государственной автоматизированной системы управления в СССР в конце 1960-х — начале 1970-х гг. Тогда, вскоре после перехода страны от «оттепели» к «застою», технооптимисты во главе с директором киевского Института кибернетики Виктором Глушковым предложили советскому руководству проект создания единой опирающейся на электронно-вычислительные машины сети планирования и распределения ресурсов, которая была призвана улучшить функционирование плановой экономики. Хотя проект поддержало руководство Центрального статистического управления СССР (предшественника нынешнего Росстата), он был провален на уровне Политбюро. Отчасти этот исход был вызван противодействием заинтересованных групп, которые намерены были добиваться своих целей посредством лоббирования в коридорах власти, а отчасти — политическими опасениями партийных руководителей, отнюдь не горевших желанием отдавать рычаги власти тогдашним предшественникам компьютеров. Сходные технократические иллюзии присущи и нынешним российским сторонникам идеи «цифрового управления»: они пытаются с помощью больших данных и алгоритмов хоть как-то улучшить заведомо порочный механизм управления российским государством, вместо того, чтобы стремиться поменять его целиком.
При сохранении политического статус-кво в России цифровизация как минимум способствует (полу)прозрачности государственного управления без обеспечения его подотчетности гражданам. Поэтому не стоит воспринимать внедрение в жизнь ее атрибутов как своего рода «волшебную палочку», которая позволит избавить нашу страну от многочисленных пороков «недостойного правления», избежав при этом тех потрясений, которые может повлечь за собой смена политического режима. Цифровизация может повысить качество государственного управления в России только если цифровые механизмы будут выступать дополнением к беспристрастному и эффективному «достойному правлению» в режиме оффлайн, а не тогда, когда они ориентированы на его замещение. Однако такое замещение очень быстро приведет к тому, что «цифровое управление» в России точно так же будет служить целям поддержания авторитаризма и извлечения ренты политиками и чиновниками, как и нынешнее оффлайн-государство.
