В последние несколько месяцев российская экономика не радовала хорошими трендами: Минэкономразвития приходилось пересматривать свои прогнозы в сторону понижения, реальные доходы населения в первом полугодии падали существенно быстрее, чем в прошлом году, а многие показатели июля говорят о (скором) начале рецессии. Единственным позитивным фоном остаются высокие цены на нефть — даже ожесточающееся торговое противостояние Вашингтона и Пекина и продолжающееся замедление китайской экономики пока не могут загнать их устойчиво ниже $ 60/бар. Однако все чаще говорят о приближении глобального кризиса, который неизбежно обрушит котировки сырьевых товаров — и поэтому российские официальные лица время от времени начинают комментировать возможное влияние падения цен на нефть на российскую экономику.
Классический пример оптимистической позиции на этот счет — недавнее интервью министра экономического развития Максима Орешкина, где он заявил (если опустить подробности), что Россия готова пережить снижение цен до $ 40/бар и при этом «не будет испытывать серьезного давления на внутреннюю экономику и финансовый рынок». Для подобного заявления есть некоторые основания: в текущем году все доходы бюджета, получаемые от превышения нефтяными ценами порога в $ 41,5/бар, идут в Фонд национального благосостояния (ФНБ), а сам бюджет сводится с рекордным профицитом (2,75 трлн руб. в прошлом году и 1,56 трлн в первом полугодии этого); объем ФНБ к концу года приблизится к 10 трлн и встанет вопрос о направлениях его инвестирования; у власти всегда остается в распоряжении инструмент девальвации, которая без серьезных побочных эффектов увеличит рублевые доходы бюджета даже в случае 15−20%-ного снижения цен на нефть.
Однако ситуация существенно более проблематична, чем это может показаться на первый взгляд.
С одной стороны, не вызывает полного доверия принятый сегодня подход к оценке «нефтяных» доходов. С 2006 года Министерство финансов рассчитывает объем «нефтегазовых доходов» бюджета, которые лишь один раз превышали 50% (по официальным данным, в 2018 году показатель составил 46,3%, в первом полугодии 2019-го — 41,7%). Однако независимые исследования показывают, что в данную сумму не включены многие налоги, пошлины и акцизы, которые в обычном порядке уплачиваются компаниями нефтегазового сектора кроме НДПИ, экспортных пошлин и недавно введенного налога на дополнительный доход от добычи углеводородного сырья. Недоучтенные доходы только за прошлый год превысили 1,5 трлн. Следовательно, если цены на нефть начнут пикировать, поступления налогов с нефтяных компаний сократятся и текущий бюджет (даже если предполагать, что все экспортные поступления выше «цены отсечения» продолжат стекаться в ФНБ) уйдет в минус и бюджетное правило придется пересматривать. Эта проблема сегодня поднимается редко, и правительство не хочет обращать на нее излишнее внимание. Но нужно учитывать, что снижение цен на сырье будет иметь более серьезные последствия для российской экономики, даже если оно случится как бы в вакууме —
С другой стороны, падение цен нужно вписывать в более широкий контекст причин и следствий.
Сегодня в России предпочитают говорить, что снижение цен способно начаться из-за дальнейшего перепроизводства нефти и газа в США или вследствие изменения солидарной позиции стран ОПЕК+. Однако пока мы видим, что даже сокращение американского импорта не мешает нефти остальных производителей находить путь на рынок, а эффект сланцевой революции в газовой сфере невелик. Нет сомнений, что начиная с середины 2020-х гг. мир ждет революция — как благодаря перенятию новых американских методик добычи другими странами, так и по причине «перехода количества в качество» в сфере возобновляемых источников энергии, — но ничего подобного не случится в 2020—2021 гг. в таких масштабах, которые могли бы уронить нефтяные цены на треть и более. Снижение до $ 50/бар вероятно, но более значительное — вряд ли. Подобное испытание российская экономика способна выдержать — по крайней мере несколько лет.
Однако провал цен до $ 40/бар и ниже, о чем говорит министр, возможен лишь в контексте глобального кризиса, и он будет чреват для России несколькими важными последствиями.
Во-первых, сейчас игроки на валютном рынке четко связывают курс рубля с ценами на нефть, причем относительно линейная зависимость имеет свои пределы. Снижение цен к $ 50/бар легко уведет курс за 70 руб./долл., но если они устремятся к $ 40/бар, российская валюта может не удержаться и на 80 руб./долл. Система плавающего курса предполагает (и это мы видели в начале 2016 года) отсутствие интервенций — и тогда нефтяные котировки в $ 29−30/бар соответствовали курсу в 83,6 руб./долл. В новых условиях ситуация, скорее всего, окажется более драматичной, так как в случае глобального кризиса курс доллара будет фронтально расти ко всем валютам в связи с выходом инвесторов из рискованных активов (чего в 2014—2015 гг. не наблюдалось) — и таким образом, цена в $ 40/бар может означать падение рубля до уровней в 85−90 за доллар.
Во-вторых, волатильность на валютном рынке и сомнения в устойчивости наполняемого нефтедолларами бюджета вызовут серьезный отток вложений с рынка рублевых займов (сегодня, по оценкам ЦБ, иностранные инвесторы контролируют 30% обращающихся на рынке облигаций федерального займа номинальной стоимостью в 2,6 трлн). Как следствие, такой процесс вызовет быстрый рост стоимости кредитов в российской валюте. Кроме того, Центральный банк практически наверняка проведет несколько повышений учетной ставки, которая ныне является главным инструментом поддержания курса. Все это за несколько месяцев разрушит сложившиеся сейчас условия для относительно дешевого кредитования предприятий и граждан, замрёт рынок ипотеки, существенно сократятся покупки населением недвижимости и товаров длительного пользования, что, в свою очередь, замедлит экономический рост на 1−1,5% ВВП в случае роста ставки на 4−5% годовых (напомню, в 2014 году ЦБ на заседании Совета директоров от 16 декабря повысил ставку с 10,5 до 17% годовых).
В-третьих, как снижение притока валюты в страну, так и падение курса рубля создадут условия для резкого сокращения государственных (вложения в новые проекты первыми попадут под секвестр) и частных инвестиций (вкладывать деньги в значительной мере импортное оборудование или номинированную в долларах аренду с перспективой получать доход в обесценивающихся рублях вдохновит немногих). С прошлогодних 16,98% ВВП они могут упасть до 14−14,5%, что выглядит катастрофически даже на фоне наиболее развитых стран. Вероятнее всего, даже в условиях угнетенного спроса инфляция разгонится до 10−11% годовых, что станет основанием для сохранения банками высоких процентных ставок по кредитам. Падение инвестиций обернется оптимизацией издержек, уходом многих компаний «в тень» и сокращением поступлений во внебюджетные фонды. Не говоря уже о том, что ухудшение финансового положения нефтегазового сектора нанесет тяжелый удар по смежным секторам экономики.
В-четвертых, возвращение нестабильности на финансовых рынках уже не вызовет, как в 2014 году, ажиотажного спроса ввиду сокращения свободных средств населения, а приведет лишь к его дальнейшему обнищанию, т.к. в России традиционно быстрее всего дорожают «товары для бедных». При этом монополии не преминут воспользоваться ситуацией для повышения тарифов. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов и то, что в случае столь резкого изменения хозяйственных условий крупные нефтяные компании (особенно «Роснефть» и «Газпром») практически наверняка потребуют дополнительных налоговых льгот или будут претендовать (как они уже делали, хотя и без особого успеха) на средства ФНБ. И то, и другое сократит возможности финансирования «социальных» статей бюджета и уменьшит размер «подушки безопасности».
Иначе говоря, падение цен на нефть на фоне серьезного глобального кризиса ударит по России двояко — изменив ожидания хозяйствующих субъектов, повысив кредитные ставки и запустив вывод инвестиций, сокращение капиталовложений и общий экономический спад, а также сократив реальные доходы населения и сузив возможности отечественных предпринимателей для сбыта своих товаров и услуг. При этом вполне может быть, что в чисто финансовом отношении бюджет не будет находиться в критическом состоянии: средства ФНБ размещены в валютных активах, и от падения курса они только вырастут с учетом переоценки, а тратить резервы государство будет крайне бережно. Тем не менее снижение цен существенно ниже $ 50/бар практически наверняка запустит хозяйственный спад на 2−2,5% ВВП в течение года на горизонте 2−4 лет. Попытки выхода из этого спада через накачку государственных инвестиций можно не ждать: власти понимают, что в такой ситуации выделенные деньги будут разворованы и выведены из страны; кроме того, сколь бы сложной ни была ситуация, постоянно будет сохраняться опасение того, что она скоро станет еще сложнее и резервы тратить не стоит. Таким образом, в случае падения цен до обозначенных Орешкиным уровней Россию ждет полноценная рецессия вместо продолжения нынешней стагнации.
Такое развитие событий крайне опасно прежде всего из-за текущей политической ситуации, характеризующейся растущими сомнениями в способности власти сохранить экономические достижения раннего путинского периода. И если после падения реальных доходов за шесть лет на 10−12% они рухнут еще на 5−7% в течение года, эти сомнения могут начать конвертироваться в массовое недовольство — ведь сегодня у бизнеса нет возможности в таких условиях удерживать цены на прежних уровнях, что он до последнего пытался делать в 2014—2015 гг. И хотя я крайне скептически отношусь к способности российского населения организовать массовое неповиновение властям, которое заставило бы их изменить проводимый курс (я уж не говорю об отказе от власти), мне кажется, что мощная подпитка бюджета нефтяными доходами является сегодня основной причиной стабильности существующего в стране режима.
