Российский Дальний Восток (ДВ) должен играть решающую роль в так называемом «повороте на Восток» в российской внешней политике. Концепция такого поворота приобрела популярность в высших эшелонах российской власти после аннексии Крыма в 2014 году. Однако шаги в этом направлении делались и ранее. Мировой финансовый кризис вдохновил различные инициативы, призванные как стимулировать развитие Дальневосточного федерального округа (ДФО), так и расширить геополитическое и экономическое присутствие России в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР). Ведущие представители российских властей — от Сергея Лаврова до Дмитрия Медведева и самого Владимира Путина — неоднократно заявляли о взаимосвязи социально-экономического развития Дальнего Востока и уверенной позиции России в АТР.
Чаще всего при обсуждении этого стратегического поворота затрагивается тема китайско-российских отношений, геополитических трений в регионе или растущего общественного интереса к проблемам Арктики. Но какое же место в большой геополитике отведено российскому Дальнему Востоку? Принес ли «поворот на Восток» осязаемые результаты для этого огромного региона, протянувшегося от Якутии и Бурятии до Чукотки и Приморья?
Дальний Восток занимает около 40% территории России, однако там проживает только 5,6% ее населения (8,2 млн человек). По данным «Росстата» за 2018 год, на ДВ приходится 6,12% ВВП России. Однако в пересчете на душу населения регион занимает четвертое место среди восьми федеральных округов. При этом, принимая во внимание структурные препятствия, которые стоят перед Дальним Востоком, любая государственная стратегия, призванная исключительно поднять социально-экономические показатели региона на уровень богатейших регионов России, обречена на провал.
С другой стороны, нельзя возводить структурные препятствия, стоящие перед ДВ, в ранг фатальной и неизбежной восточной отсталости. Действительно, обширность территории, периферийная специфика и недостаток как инфраструктуры, так и человеческого капитала представляют собой серьезные проблемы структурного характера. Однако в сравнительно-исторической перспективе очевидно, что странам, перед которыми стояли не менее серьезные препятствия, все же удавалось стимулировать развитие отсталых регионов.
Российское государство принимало различные меры по развитию Дальнего Востока. Например, развивая концепцию Особых экономических зон, российские органы стратегического планирования придумали так называемые «Территории опережающего развития» (ТОР). На Дальнем Востоке существует 18 подобных зон. Они предлагают (по крайней мере на бумаге) режимы налогового благоприятствования, базовую инфраструктуру на месте производства и поддержку государства в поиске квалифицированной рабочей силы. Однако все эти зоны неразрывно связаны с местными политэкономическими и инфраструктурными условиями. В результате возникает тенденция к тактике федерального экономического планирования, оторванной от более широкой стратегии. Ситуацию ухудшает довольно плачевное и крайне неравномерное состояние оставшейся с советских времен электрической и топливно-энергетической инфраструктуры ДВ. Нельзя сбрасывать со счетов и проблемы незаселенности территории и бюрократическую инертность. Все это создает благодатную почву для политизации вопросов функционирования ТОР на местах.
ТОР встроены в систему новых институтов, среди которых — Министерство развития Дальнего Востока и Арктики, Корпорация Развития Дальнего Востока (которая формально отвечает за ТОР), Фонд развития Дальнего Востока (под эгидой «Внешэкономбанка») и Агентство Дальнего Востока по привлечению инвестиций и поддержке экспорта. Все эти институты стремятся привлекать и направлять внутренние и иностранные инвестиции на дальневосточные проекты. Однако в совокупности они представляют противоречивое и едва ли способствующее инвестициям скопление государственных и негосударственных организаций.
Поэтому до сих пор ТОР не смогли вызвать ожидаемый бум инвестиций. Однако, по данным Центробанка (ЦБ РФ), 15% иностранных инвестиций в развитие, поступивших в Россию в 2018 году, пришлись на Дальний Восток. По сравнению с 2% в 2012 году это можно записать в значительные количественные достижения. Но этот рост в основном связан с проектами в энергетической отрасли. Кроме того, следует отметить, что данные ЦБ РФ не учитывают неформальную экономическую деятельность, малые инвестиции (например, в сфере трансграничной торговли) и офшорные инвестиции, которые, по данным Ивана Зуенко из Центра Азиатско-Тихоокеанских исследований Дальневосточного отделения Российской академии наук, составляют до 95% иностранных инвестиций в Дальний Восток.
Среди несомненных достижений «поворота на Восток» — инфраструктурная модернизация Владивостока. В 2012 году во Владивостоке прошел саммит АТЭС, а с 2015 году ежегодно проводится «Восточный экономический форум», выполняющий функцию международной платформы для крупных инвесторов из АТР. Кроме того, с октября 2015 года Владивосток работает в режиме «свободного порта». Разумеется, туристы согласятся, что город существенно похорошел за последнее десятилетие, однако дальнейшая траектория его развития — вопрос открытый. Конкуренция со стороны более крупных и обладающих большей пропускной способностью китайских портов, а также неясность будущей роли Владивостока в Северном морском пути заставляют задуматься о проблемах, которые встанут перед городом в будущем.
Надежды на рост инвестиций в ДВ связаны в том числе с Китаем (протяженность российско-китайской границы составляет более 4200 километров). В первые месяцы после аннексии Крыма в марте 2014 года наблюдались явно завышенные ожидания в отношении возможностей, которые могут возникнуть в результате укрепления российско-китайских связей. 2 декабря 2019 года был запущен газопровод «Сила Сибири», который необходим для выполнения соглашения, известного в «Газпроме» как «сделка века». Эта сделка, заключенная в мае 2014 года, является действительно крупной, поскольку предусматривает поставки газа в Китай на период более 30 лет. Запущенный газопровод — первая часть до сих пор не законченного китайского газового маршрута протяженностью более 8000 километров. Проект привлек $ 47 млрд инвестиций, в том числе на строительство самого газопровода, Амурского газоперерабатывающего завода и разработку месторождений Чаянда и Ковыкта. Однако местные предприятия Сибири и Дальнего Востока не ощутили положительного эффекта от этого проекта.
Китай стал крупнейшим торговым партнером России. В то же время регулярные победные реляции о количественных успехах оставляют за скобками качественную оценку роли ДВ в китайско-российских торговых отношениях. Большая часть товарооборота приходится на торговлю природными ресурсами. Этот вид торговли не стимулирует роста дальневосточных предприятий, которые могли бы выйти на китайские рынки. Это отражает общую тенденцию бизнеса на ДВ. Местные предприятия малого и среднего бизнеса не видят практически никаких возможностей поучаствовать во флагманских стратегических проектах. Тем временем свое присутствие в регионе расширяют крупные вертикально интегрированные игроки российской олигополизированной политэкономической системы («Газпром», «Роснефть», «Новатэк», «Сибур»).
Кроме того, в наши дни внимание российского бизнес-сообщества приковано к возможностям, которые перед сельским хозяйством ДВ открывает зарождающийся азиатский средний класс (который вскоре будет насчитывать 2,5 млрд человек). Например, недавно Си Цзиньпин высоко оценил вкусовые качества российского мороженого. Однако нетарифные барьеры усложняют выход российских производителей на китайский рынок, каким бы крупным и прибыльным он ни был. Активное и стратегическое открытие таких рыночных ниш для российских компаний в Китае станет одной из самых трудных задач для российской внешнеэкономической политики. Еще сложнее будет обеспечить дивиденды от этой политики для малого бизнеса Дальнего Востока.
На этом фоне начавшаяся недавно пандемия COVID-19 может ухудшить и без того тяжелое социально-экономическое положение региона. Например, в Благовещенске внезапно остановилась работа китайских ресторанов, программы обмена студентами и трансграничная торговля. Последнее нанесло особо тяжелый удар по местной экономике, которая завязана на «челночную» торговлю с Китаем. В Хабаровске последствия эпидемии уже ударили по карманам жителей: цены на фрукты и овощи резко возросли после временного запрета на импорт. Впоследствии этот запрет был снят, однако цены так и не снизились до прежнего уровня.
Говоря о более широких последствиях для российско-китайской торговли, министр финансов России Антон Силуанов уже в феврале оценивал ежедневные потери в 1 млрд рублей. Учитывая, что в 2019 году Россию посетили 1,5 млн китайских туристов, закрытие границы с Китаем также ударило как по российской туристической отрасли в целом, так и по центрам дальневосточного туризма, в частности Хабаровску и Владивостоку. Кроме того, китайское происхождение вируса может вызвать рост ксенофобии на Дальнем Востоке. До сих пор ее проявления были достаточно редкими, однако они все же существуют. Это осложнит возрождение положительных аспектов культурного обмена и двусторонних экономических отношений.
Наконец, нельзя забывать, что перспективы развития ДВ зависят как от судьбы западных, более развитых с социально-экономической точки зрения регионов России, так и от эффективной стратегии России в АТР. Однако разработать такую стратегию и воплотить ее в жизнь было бы куда более реально, если бы не было санкционного режима. Это положительно повлияло бы как на бюджетные ресурсы, доступные для дальневосточных проектов, так и на формирование наиболее благоприятного для регионального развития сочетания протекционизма и свободной торговли.
