Решение американского президента Дональда Трампа о выходе из Совместного всеобъемлющего плана действий по иранской ядерной программе (СВПД) — одно из наиболее значимых событий с точки зрения влияния на дальнейшую судьбу всего Ближнего Востока. Предугадать развитие событий на Ближнем Востоке даже в краткосрочной перспективе крайне проблематично, однако можно очертить некие контуры, по которым будет развиваться ситуация в регионе.
Выход США из СВДП: позиции сторон
СВПД без преувеличения можно рассматривать как одно из ключевых международных соглашений в сфере ядерного разоружения, которое стоит в одном ряду с Договором о нераспространении ядерного оружия. Его важность заключалась не только в том, что мировому сообществу удалось убедить Тегеран пойти на существенные уступки и отказаться от планов создания ядерного оружия, причем в условиях обострения глобальных и региональных противоречий. Но и в том, что после принятия СВПД существовала надежда, что он может стать эффективным механизмом денуклеаризации и в перспективе будет использован, например, для урегулирования ситуации вокруг ядерной программы КНДР.
Выход США из СВПД, конечно, наносит серьезный удар по проделанной за многие годы работе и в области урегулирования иранской ядерной программы, и в области интеграции Ирана в мировое сообщество на взаимовыгодных для всех сторон условиях. Еще одним трендом администрации Дональда Трампа в отношении Тегерана стала политика США по купированию иранского влияния в регионе (прежде всего, эта политика направлена на ликвидацию присутствия Ирана в Сирии). По замыслу Белого дома, в условиях возрождения антииранских санкций и нарастающей внутриполитической борьбы, власти Ирана просто физически не смогут реализовывать активную региональную политику.
При этом не приходится ожидать, что до очередных президентских выборов в США в 2020 году американская политика по отношению к Ирану может кардинально измениться. Даже несмотря на то, что американская стратегия на Ближнем Востоке по-прежнему лишена системности и во многом ситуативна, в ней уже сейчас просматриваются своего рода константы, которые не только не претерпят изменений в ближайшие годы, но будут лишь усиливаться. Одна из этих констант — приоритет отношений с Израилем и, как следствие, радикальная позиция по отношению к Исламской Республике.
Справедливости ради стоит отметить, что бескомпромиссная политика США уравновешивается более сбалансированным подходом со стороны Европейского Союза и России, которые также играют немаловажную роль в развитии ситуации на Ближнем Востоке. На сегодняшний день все остальные участники СВПД неоднократно подтвердили намерение следовать достигнутым в Вене договоренностям, несмотря на действия США. И подобная позиция в обозримом будущем вряд ли подвергнется пересмотру.
Это, в общем-то, применимо и к руководству самой Исламской республики. Тегеран в очередной раз поупражнялся в антиамериканской риторике и совершил ритуальные сожжения американской символики, но при этом до ближайших президентских выборов 2021 года продолжит выполнять взятые на себя обязательства в рамках СВПД. И со стороны ЕС, и со стороны Ирана прослеживается заинтересованность друг в друге не только в политическом, но и экономическом плане. За последние два года товарооборот между ЕС и Ираном вырос почти в 2,5 раза — с 7,6 млрд евро в 2015 году до более чем 18 млрд в 2017 году. Причем среди трех ключевых европейских партнеров Ирана — Италии, Франции и Германии — последние два являются участниками СВПД.
Однако даже заинтересованность Брюсселя и Тегерана друг в друге на правительственном уровне не способна нивелировать риски, связанные с решением США выйти из СВПД и наложить на Иран новые санкции. В первую очередь это связано с тем, что с Ираном в основном работают негосударственные европейские компании, для которых угроза попадания под американские санкции становится серьезным препятствием для продолжения сотрудничества с Ираном.
Последствия для региона
Американская политика по изоляции Ирана несет в себе определенные издержки для всего региона. Во-первых, своим решением американское руководство в одночасье перечеркнуло все усилия прежней администрации наладить американо-иранский диалог. В период второго президентства Обамы был реальный шанс эти отношения нормализовать — Вашингтон пытался проводить более или менее равноудаленную политику в регионе. По сути, при Обаме «Исламское государство» и международный терроризм в целом заменили Иран в роли безусловного врага США на Ближнем Востоке. Более того, с точки зрения администрации Обамы, Тегеран имел все шансы выступить в качестве потенциального партнера Вашингтона в борьбе с терроризмом.
Во-вторых, выход США из СВПД, а также последовавшие за этим санкции привели к падению курса национальной валюты к доллару США (с 40 тысяч иранских риалов за доллар США в середине весны 2018 года до 107−110 тысяч к сентябрю 2018 года), что вызвало рост цен и снижение доходов населения, а также подхлестнуло темпы инфляции. По самым пессимистичным прогнозам, инфляция может достичь рекордных 80% в годовом исчислении, что прежде всего наносит удар по потенциальным союзникам Запада в иранском политическом истеблишменте.
Своим решением США лишь укрепляют позиции тех внутриполитических сил в Иране, которые резко критикуют Венские договоренности, утверждая, что президент Хасан Рухани фактически лишил страну возможности развивать ядерные технологии. И, что самое важное, происходит это в то время, когда западная культура и образ жизни стремительно завоевывают симпатии иранского населения. Кроме того, как бы парадоксально это на первый взгляд ни выглядело, но в отличие от союзной США Саудовской Аравии, где большинство населения придерживается антиамериканских взглядов, во враждебном Иране ситуация выглядит противоположным образом. Иными словами, Вашингтон своими действиями только добавляет политической живучести противникам СВПД в Иране, «усиливая разочарование населения в отсутствии видимых улучшений после заключения сделки».
В-третьих, еще один побочный эффект решения Трампа заключается в сложности достижения компромисса по ключевым вопросам ближневосточной политики. Без иранского участия невозможно урегулировать ни один конфликт в регионе, будь то сирийский, йеменский или проблема курдского самоопределения. Превращение же Ирана в страну-изгоя, к чему призывает Дональд Трамп, приведет к еще более экспансионистской политике Тегерана на Ближнем Востоке. Давая понять своим ближневосточным союзникам, что Вашингтон придерживается крайне детерминистского подхода в отношении роли Ирана в регионе, Трамп лишает их желания и возможности идти на компромиссы с Тегераном, подталкивая тем самым к силовому решению проблем.
Наконец, все более жесткая позиция США в отношении Тегерана, безусловно, помешает развитию иранской экономики, но не разрушит ее полностью, как на то рассчитывают в Вашингтоне. События 2010−2015 годов показали, что при необходимости Тегеран может «жить по средствам». На этом фоне финансирование ближневосточных амбиций Тегерана останется, скорее всего, на прежнем уровне. В первую очередь потому, что сохранение регионального присутствия важно с идеологической точки зрения.
Иранское руководство в течение последних лет активно навязывало собственному населению мысль о том, что их страна — лидер, и эта роль ей предназначена, а в Сирии и Ираке, Ливане и Йемене проходит передний край обороны национальных интересов страны. Отказ от этой доктрины будет воспринят как признак слабости. Последним подтверждением тому служит подписание 27 августа 2018 года в ходе визита иранского министра обороны Амира Хатами в Дамаск Соглашения о военном и техническом сотрудничестве. Данный документ фактически определяет зоны иранского присутствия в Сирии, делая ее еще более зависимой не только от иранской военной, но и финансовой помощи.
Расклад для Кремля
Подобное развитие событий на Ближнем Востоке оставляет Москве не так уж и много пространства для маневра в ближайшем будущем. В самом общем виде сегодняшний расклад в регионе характеризуется для Кремля четырьмя основными позициями.
Во-первых, можно предположить, что попытка Москвы сыграть на противоречиях между Брюсселем и Вашингтоном по поводу СВПД не принесет российскому руководству никаких ощутимых результатов. На первый взгляд могло показаться, что решение Дональда Трампа о выходе из соглашения по иранской ядерной программе внесло желаемый для Москвы раскол между США и ЕС, поставив последний по одну сторону баррикад с Россией. Однако капитализировать преимущества от этой ситуации российскому руководству вряд ли удастся, ведь Брюссель стремится минимизировать риски от решения Трампа, действуя с опорой на собственные силы и не желая усиливать конфронтацию с Вашингтоном из-за Ирана.
Во-вторых, следует ожидать продолжения российско-американского диалога по Сирии, который будет строиться вокруг роли Ирана в этой стране. Однако подобная постановка вопроса вряд ли будет способствовать урегулированию сирийского конфликта. Россия не собирается рвать свое сотрудничество с Тегераном, пусть Тегеран и не самый простой и желанный партнер для Кремля. При этом до сих пор остается неясным, какие преимущества от сотрудничества с Вашингтоном по Ирану Кремль мог бы получить взамен. Не говоря уже о том, что Россия на сегодняшний день не обладает достаточными ресурсами для вытеснения иранского присутствия в Сирии.
В-третьих, серьезную угрозу для Москвы несет установка сирийского режима на военное решение ситуации в Идлибе. Начало полномасштабной военной операции в этой провинции резко увеличивает риски российско-турецкого столкновения, абсолютно нежелательного для Москвы, а также способно заметно испортить имидж России в глазах мирового сообщества, ввиду высокой вероятности возникновения провокаций с применением химического оружия. В этой связи России необходимо приложить максимум усилий для реализации достигнутых Сочинских договоренностей по Идлибу, причем в краткосрочной перспективе.
В-четвертых, очевидно, что рост иранского присутствия в Сирии обратно пропорционален российскому влиянию в Дамаске и несет для Москвы все большие издержки (в этой же плоскости лежат и риски для российско-израильских отношений). России необходимо сконцентрироваться на скорейшем запуске конституционного процесса в Сирии под эгидой спецпосланника ООН по Сирии Стаффана де Мистуры. Начало политических реформ в Сирии могло бы способствовать началу обсуждения вопросов экономического восстановления страны, что является единственной альтернативой иранскому экономическому присутствию в арабской республике.
В целом, учитывая высокий уровень конфликтогенности в регионе, России следует проводить более гибкую и сбалансированную политику на Ближнем Востоке, избегая попыток втягивания себя в новые конфликты на чьей-либо стороне.
Данная статья является частью цикла «Сценарии развития отношений между Россией, Европой и США». Серия публикаций подготовлена журналом Riddle при поддержке Школы передовых международных исследований Университета Джонса Хопкинса, Немецкого общества внешней политики (DGAP) и Фонда Роберта Боша.
