Массовые протесты, заполнившие улицы алжирских городов с конца февраля, едва ли остались без внимания в Москве. К такому предположению подталкивают несколько факторов. Во-первых, президент Абдель Азиз Бутефлика лишь ненамного опередил Владимира Путина в плане «карьерного продвижения»: если для него предполагавшийся (но, похоже, несостоявшийся) президентский срок стал бы пятым, то его российский визави пока «тянет лямку» четвертый раз, хотя его пятое избрание мало кому сегодня покажется совсем уж невероятным. Во-вторых, Бутефлика и Путин уже давно стали заложниками своего окружения, поскольку вопрос об очередном сроке каждого из них или, напротив, об уходе с высшего поста, в значительной степени решается не столько ими самими, сколько окружающими их элитными группировками. Наконец, в-третьих, главные претензии алжирской системе несменяемого лидерства сегодня предъявляет учащаяся молодежь, а в России власти в последние годы все более ощутимо начинают испытывать трудности с той же общественной группой, проявляющей устойчивый интерес к Алексею Навальному.
Иначе говоря, провоцирующие параллели напрашиваются сами собой. Рассмотрим их подробнее.
Умиротворяющая новизна
В сентябре 1998 года президент Алжира Ламин Зеруаль обратился к нации, сообщив о назначении досрочных президентских выборов и своем отказе участвовать в них. Спустя полгода с результатом в 73,8% голосов президентом был избран Абдель Азиз Бутефлика, который выдвинул свою кандидатуру как независимый кандидат. Примерно в то же самое время первый президент России Борис Ельцин, устав от исполнения непосильных для него президентских обязанностей, готовил свою отставку и подбирал надежного преемника. После того, как «перст указующий» остановился на Владимире Путине, с весны 1999 года возглавлявшем российское правительство, имя будущего президента России было предопределено. В марте 2000 года преемник действительно стал президентом, набрав в первом туре 52,9% голосов. Для малоизвестного деятеля, никогда не занимавшего выборных должностей, это было совсем неплохо.
Впечатляющему успеху двух политиков способствовали по меньшей мере два сходных обстоятельства: ни один из них на момент избрания не мог похвастаться массовой известностью, но при этом оба в полном объеме использовали общественный запрос на умиротворение и «нормализацию», одинаково остро ощущавшийся и в Алжире, и в России. После того, как в 1978 году скончался покровительствовавший ему президент Хуари Бумедьен, Бутефлика фактически выпал из активной политической жизни. Находясь в 1980-е годы в эмиграции, он воздерживался как от критики правящего на тот момент в Алжире режима Шадли Беджадида, так и от участия в какой-либо оппозиционной активности. Даже после возвращения на родину в конце 1980-х годов Бутефлика продолжал оставаться в тени: в итоге он не был замешан ни в репрессиях по отношению к Исламскому фронту спасения, ни в событиях начала 1992 года, когда в обход Конституции в Алжире была установлена власть Высшего государственного совета. В политическом смысле его как бы и не было, причем на протяжении двух десятилетий. Аналогичным образом и политическая биография Путина была безупречной — по причине почти полного отсутствия таковой. «Человек из ниоткуда», после возвращения из ГДР поступивший на работу в петербургскую мэрию, никогда не занимал таких постов, которые могли бы ассоциировать его с «разгульными» 1990-ми — со всеми их скандалами, авантюрами и злоупотреблениями. Более того, возглавив правительство, он незамедлительно и успешно занялся «умиротворением» Чечни, воодушевив тем самым своих будущих избирателей, которых на протяжении 1990-х нервировало бессилие руководителей «новой России» в этом вопросе. В результате и Бутефлика, и Путин приобщались к высшей власти, не имея за плечами компрометирующего политического багажа и ассоциируя себя с прекращением гражданской смуты и восстановлением стабильности.
Успех Бутефлики на президентских выборах 1999 года во многом объяснялся его компромиссным характером. Создаваемый им образ «дипломата-прагматика» оказался востребованным как алжирским населением, измотанным гражданской войной, так и политической элитой, только начинавшей привыкать к сосуществованию со своими политическими оппонентами. В этой связи Бутефлика воспринимался в качестве «золотой середины» — фигуры, способной укрепить непрочный союз здравомыслящих военных и умеренных исламистов. Таким же виртуозом компромиссов поначалу виделся и Путин: люди, которые его приметили и возвысили, обставили предоставление ему главного политического кресла страны множеством условий, обрекавших его — на первых порах, по крайней мере, — на умеренность и взвешенность позиций.
Есть Бутефлика — есть Алжир?
Политическое возмужание двух деятелей тоже шло параллельно, хотя и немного разными путями. Превращение Бутефлики в арабского политического долгожителя во многом объясняется его блестящим умением балансировать между интересами ключевых политических кланов. Алжирская политическая система и раньше, в годы однопартийности, не отличалась твердокаменной монолитностью: подтверждением стали, например, события конца 1978-начала 1979 годов, когда правящая партия Фронт национального освобождения раскололась на два лагеря: сторонников либерализации общественно-политической жизни (министр иностранных дел Бутефлика был именно с ними) и приверженцев укрепления социалистического курса во главе с Шадли Бенджадидом. А начало «эры плюрализма» в Алжире в самом конце 1980-х годов, когда социализм уже выходил из моды, сделало его политическую элиту еще более фрагментированной.
Если Бутефлика всегда был вынужден считаться с дискретностью вверенного ему политического пространства, то Путин, напротив, не пожелал с нею мириться и к 2008 году превратил пост президента в Солнце, вокруг которого вращаются все прочие планеты российской политической системы. Это, однако, не избавило его от таких же проблем, какие постоянно вынужден был решать алжирский руководитель: наличие доминантной партии, назначенной выигрывать любые выборы, не означает, что во властной элите России отсутствуют обособленные кланы и группировки. Каждая из них чего-то хочет, имеет свои аппетиты и настаивает на своих интересах, а поскольку нормальной партийной системы в стране нет, делать из всей этой какофонии гармонию приходится первому лицу лично. Закулисно уравновешивая «силовые» и «гражданские» компоненты элиты между собой, хозяин Кремля за два десятилетия стал незаменимым для всех, а свой уход с политической арены вывел за пределы политически допустимого. Как сформулировал это один из его приближенных, «есть Путин — есть Россия». Поэтому даже если бы он захотел сегодня или завтра уйти, ему едва ли позволили бы это сделать. Отсюда, собственно, и бесконечная череда переизбраний, все новые и новые сроки, конца которым пока не видно: ведь «раба на галерах» не станут спрашивать, хочет он грести или нет.
В пользу того, что Бутефлика не только устраивает основных игроков, но и является гарантом соблюдения интересов внутриэлитных группировок своей страны, говорят не только последние перипетии, в ходе которых президента в инвалидном кресле выдвинули на пятый срок, но и более ранние события 2009-го и 2014 годов. Так, накануне президентских выборов 2009 года в Конституцию Алжира была внесена поправка, устранявшая количественный предел сроков, на которые может претендовать кандидат на главный пост. Тем самым Бутефлике открыли возможность баллотироваться в третий раз. К 2014 году окружение алжирского президента тоже не нашло альтернативных фигур, которые могли бы устроить различные элитные лагеря — в итоге президент-ветеран, перенесший в 2013 году инсульт, снова двинулся во власть, уже в четвертый раз. Минует ли столь незавидная судьба Путина? Ответим деликатно: пока ничто не указывает на то, что подобная дорога для него закрыта.
Родовое сходство механизмов, посредством которых поддерживается «стабильность», влечет за собой и схожие проблемы. В краткосрочной перспективе политика, проводимая Бутефликой и Путиным, позволила успокоить взбаламученный гражданскими неурядицами социум, а также преодолеть последствия глубочайшего финансово-экономического кризиса 1998 года. Для обеих стран 2000-е годы ознаменовались грандиозными доходами от продажи энергоносителей, сокращением внешнего долга, ростом золотовалютных резервов. В середине 2000-х годов темпы роста ВВП в Алжире превышали 7%, а в России достигали 8,5%. Однако в долгосрочной перспективе политика «подмораживания» сложившихся балансов, проводимая и Бутефликой, и Путиным, сделала обоих лидеров заложниками собственного окружения. Низведение всех управленческих забот до «правильного» дележа нефтегазовой ренты означало отсутствие масштабных планов на перспективу — и неминуемо влекло обе страны к стагнации и «застою».
«Эх, раз, еще раз! …»
Отсутствие у государства долгосрочных планов не может не раздражать те слои населения, которые физиологически, если можно так выразиться, ориентированы на будущее. Речь идет, разумеется, о молодежи. В ходе алжирских манифестаций учащаяся молодежь предъявила претенденту на пятый срок те же претензии, которые хорошо знакомы и молодеющему протестному движению в России. Молодые люди не понимают, почему политический класс неустанно предлагает им руководителей, все заслуги которых остались в прошлом. Подобно тому, как молодые россияне мало что знают о «славных деяниях раннего Путина» в ходе второй чеченской войны, молодым алжирцам уже трудно припомнить ужасы преодоленной Бутефликой кровавой войны с исламистами. С их точки зрения, все это было слишком давно. Не сомневаясь в том, что когда-то, возможно, руководители их обществ действительно были динамичными и энергичными вождями, школьники и студенты хотят, чтобы на рынке политических услуг им продавали бы не прошлое, а будущее. И молодым алжирцам, и их российским сверстникам все труднее понимать, говоря словами популярной песни, «почему вместо завтра сегодня вчера». Кроме того, сама практика бессменного президентства в мире, который динамично и постоянно меняется, также вызывает отторжение. Любое пятое президентство в эпоху Интернета, беспилотных автомобилей и биткоина выглядит бесконечной архаикой — как, впрочем, и четвертое. Монархические модели прописаны общественным системам, нацеленным на консервацию и поддержание одного и того же порядка вещей. Разумеется, для части политического класса, особенно в режимах авторитарного типа, они неизменно приятны; но восхищение, испытываемое по отношению к ним элитными группировками, в наши дни невозможно распространить на все общество, будь то в России или в Алжире.
Таким образом, «казус Бутефлики» на глазах превращается в весьма поучительный кейс. В России его обязательно будут изучать, причем под разными углами зрения. Будет ли прок из этой науки, сказать трудно, но все заинтересованные стороны, независимо от их отношения к фигуре нынешнего президента Алжира, просто вынуждены будут сделать один и тот же вывод: трюк, блистательно получившийся четыре раза подряд, все-таки не всегда удается фокуснику в пятый раз.
