Российская государственная корпорация по атомной энергии «Росатом» с момента своего создания в декабре 2007 года была ориентирована на развитие экспорта и приобретение зарубежных активов. Так, в 2018 году выручка «Росатома» от зарубежных заказов составила $ 6,5 млрд, или почти 40% от всей выручки корпорации (около $ 16,5 млрд). И африканское направление здесь пока только набирает обороты — Россия строит АЭС «Эль-Дабаа» в Египте и центр ядерной науки и технологий в Замбии. При этом перспективы корпорации именно в Африке выглядят, на первый взгляд, многообещающими: многие страны здесь испытывают дефицит электроэнергии на фоне своего экономического и демографического роста, а также нуждаются в изотопной продукции для здравоохранения и других сфер.
Для России это имеет еще и важное внешнеполитическое значение — Москва стремится стать здесь еще одной важной силой. Это происходит на фоне активной экономической экспансии Китая в Африку, включая атомную отрасль. При этом страны Запада (в первую очередь Франция и США) и западные компании продолжают играть важную роль в развитии стран континента и обеспечении безопасности некоторых из них.
Проекты «Росатома» призваны способствовать закреплению Москвы на континенте. Эту же цель преследуют российские сырьевые компании, давно работающие в ряде африканских стран, и находящиеся под крылом спецслужб наемники, которые участвуют в конфликтах на периферии континента (ЦАР, Ливия). Особые надежды здесь связаны с тем, что атомная отрасль обладает очень высокой политической чувствительностью. Однако реальность куда более прозаична.
Добыча урана: отсутствие целесообразности
Когда в 2009 году «Атомредметзолото» (АРМЗ), дочерняя компания «Росатома», уже пытавшаяся работать в Намибии и ЮАР, приобрела первый пакет акций канадской Uranium One, стратегической целью корпорации было нарастить сырьевую базу, в том числе за счет увеличения числа африканских проектов. Дело в том, что Uranium One в то время работала в ЮАР и имела проект в Танзании. Тогда цены на уран были почти в два раза выше, чем сегодня ($ 65 против $ 31,5 за фунт по долгосрочным контрактам), и продолжали расти, достигнув пика в начале 2011 года ($ 71,5 за фунт по долгосрочным контрактам). В те годы считалось, что для атомной энергетики наступает поистине золотой век и, следовательно, неизбежно произойдет дальнейший рост спроса на уран и солидное увеличение его производства. Однако авария на АЭС «Фукусима» в Японии в марте 2011 года серьезно охладила этот оптимизм. Если в 2009 году было добыто 50772 т урана, то в 2018-ом — 53498 т (уровень 2011 года), а пик добычи пришелся на 2016 год — 62379 т. Кроме того, даже самый оптимистичный прогноз спроса на уран до 2040 года предполагает, что нынешних запасов вполне достаточно. Другими словами, исчез главный стимул к увеличению сырьевой базы.
На африканской стратегии «Росатома» это отражается самым непосредственным образом. Сегодня вся зарубежная добыча корпорации сосредоточена в Uranium One (АРМЗ добывает только в России) и практически вся она ведется в Казахстане (4385 т в 2018 году). От африканских начинаний осталось не так много: только участие в танзанийском урановом проекте Mkuju River, который пока находится на стадии геологической разведки и в котором Uranium One принадлежит только 13,9%. На фоне общей сырьевой базы компании в 197100 т урана, ее запасы в рамках этого проекта в Танзании составляют лишь 3599 т (весь проект — 25876 т). У компании есть также четыре лицензии на разведку урана в Намибии, но какой-то серьезной деятельности там не ведется — Uranium One, скорее, просто фиксирует свое присутствие, избегая серьезных вложений.
И даже если учесть, что Россия проводит очевидную политику сбережения запасов урана, находящихся на ее территории (см. Таблицу 1), и основную ставку делает на зарубежные добывающие активы, в обозримой перспективе африканские урановые месторождения вряд ли станут для «Росатома» серьезным направлением деятельности. Пока нет свидетельств того, что подход «присутствие ради присутствия» будет изменен. Если Uranium One не возьмется всерьез за добычу редкоземельных металлов, помимо урана.
Бери АЭС сейчас, а плати потом?
На протяжении всех этих лет «Росатом» пытается выйти на африканские рынки со своей основной продукцией — атомными станциями и, соответственно, топливом для них. Корпорация заключила меморандумы и соглашения о сотрудничестве в атомной сфере со многими африканскими странами. Казалось бы, для развивающегося континента, где проживает свыше 1,2 млрд человек и где даже в лидирующих странах вроде Нигерии существует дефицит электроэнергии, строительство АЭС является одной из наиболее привлекательных и оптимальных опций. Однако не все так просто.
Во-первых, рекомендации МАГАТЭ предполагают, что для безопасного ввода в эксплуатацию даже одного стандартного атомного реактора типа ВВЭР-1000 или ВВЭР-1200 этот реактор должен давать не более 1/10 всего электричества, вырабатываемого в энергосистеме той или иной страны. Например, в той же Танзании с населением свыше 57 млн человек установленная электрическая мощность составляет всего лишь 1500 МВт (в сопоставимой по численности населения ЮАР — больше 51000 МВт). Однако для покрытия имеющегося дефицита туда крайне сложно и даже нежелательно ставить ядерный реактор, дающий 1000 МВт, — он не может всегда работать на максимальной мощности, и это означает, что энергосистема страны при таком дисбалансе не будет работать стабильно. Таким образом, большинство африканских стран, несмотря на потребность в электричестве, сегодня попросту не могут реализовать потенциал атомной энергетики. И это если не говорить о том, что они экономически не могут себе позволить АЭС.
Тем не менее, исходя их этих параметров, можно определить несколько африканских государств, для которых АЭС может быть приемлемым вариантом (см. Таблицу 2):
Сегодня и в ближайшие годы в АЭС могут нуждаться только четыре африканских государства. Разумеется, в течение 2020-х гг. этот список будет пополняться, однако сейчас потенциал экспорта стандартных атомных станций объективно ограничен только указанными странами. На них и делает ставку «Росатом». А, например, разговоры об атомных станциях в Гане, Кении, Уганде или упомянутой Танзании кажутся пока несколько оторванными от реальности.
Как известно, непосредственное возведение АЭС «Эль-Дабаа» с четырьмя реакторами ВВЭР-1200 в Египте должно начаться в 2020 году. Этот проект уже назвали самой дорогой атомной сделкой в истории: ее стоимость $ 30 млрд, из которых $ 25 млрд составляет кредит самого «Росатома». По условиям кредитного соглашения, Египет начнет выплаты лишь через несколько лет после окончания строительства. Вот здесь и становится очевидной главная слабость «Росатома» в продвижении своих АЭС для африканских государств.
Если с Египтом удалось договориться, предложив крайне выгодные для этой страны условия (хотя выгода для «Росатома» и России в целом пока, конечно, не так очевидна), то с Нигерией и Алжиром торг без особого результата идет на протяжении нескольких лет. И что касается Нигерии, то она, судя по всему, хотела бы получить АЭС на тех же условиях, на которых «Росатом» строит АЭС «Аккую» в Турции — по схеме build-own-operate (построй-владей-управляй). Проще говоря, она хотела бы платить только за производимое атомной станцией электричество, но не за саму станцию. Однако вряд ли возможности России, несмотря на все ее внешнеполитические амбиции, настолько велики, чтобы везде строить теперь АЭС бесплатно. Да и кредитная схема, по которой строится АЭС «Эль Дабаа», не может тиражироваться.
Теперь обратимся к главному российскому партнеру и наиболее развитой стране на континенте — к ЮАР. В 2018 году эта республика вообще отказалась от планов строительства новой АЭС. Получается, что в Африке, в отличие от других регионов, пока что просто нет платежеспособного спроса на классические АЭС. В итоге, африканская стратегия «Росатома» неизбежно сводится к тому, чтобы дождаться благоприятного времени, когда африканские страны будут готовы оплачивать свои потребности или, как минимум, у них будет, что предложить Кремлю во внешней политике. Параллельно корпорация пытается закрепить свое присутствие альтернативными способами.
Стратегия выжидания: что вместо АЭС?
«Росатом» проводит политику диверсификации бизнеса. Среди прочего корпорация выходит на рынки гидро- и ветрогенерации. Конечно, в отличие от АЭС, это не сулит «Росатому» крупных доходов, а Москве больших внешнеполитических дивидендов, однако в комплексе с другими направлениями это может принести успех в случае тиражирования. В ЮАР «Росатом» собирается поставить через свою венгерскую «дочку» гидроэлектростанции малой мощности, не требующие строительства плотины. Ситуацию в электроэнергетике континента такие станции даже в случае массового выпуска изменить не могут, но закрепить присутствие корпорации гипотетически способны.
Также «Росатом» делает очевидную ставку на экспорт малых реакторов для производства радиоизотопов и других научно-исследовательских задач. В Алжире,
Для Африки теоретически могут быть привлекательны АЭС с реакторами малой мощности. Однако проблема в том, что у «Росатома» нет в этой области отработанных технологий. Так, строившаяся почти десятилетие плавучая атомная станция «Академик Ломоносов» на Чукотке мощностью 70 МВт будет полностью сдана в эксплуатацию только в этом году. Наземные атомные станции малой мощности на базе новых ледокольных реакторов вообще еще находятся на стадии проектирования, однако, судя по всему, руководство «Росатома» возлагает на них серьезные надежды. Возможно, что к концу 2020-х гг. какие-то из этих начинаний будут готовы к выводу на мировой рынок. Но пока «Росатому» в Африке остается только ждать. Ждать платежеспособного спроса на большие АЭС, готовности технологий для малых АЭС и выплат по египетскому кредиту.
