Теоретик социологических опросов и политолог Джон Цаллер 30 лет назад проблематизировал природу общественного мнения и наши возможности ухватить его. В итоге он выделил четыре ключевые проблемы, которые влияют на результаты опросов:
- Неоднородный уровень осведомленности и погруженности респондентов в те или иные вопросы;
- Респонденты могут сформировать критическое мнение только по вопросам, о которых они хорошо осведомлены;
- У респондентов может попросту не быть мнения по тем или иным вопросам. Поэтому оно может быстро меняться (это называется opinion statements);
- респонденты в случае отсутствия «сильного мнения» по вопросу выдают точку зрения, которая является наиболее доступной. Как правило, это доминирующий дискурс СМИ, реже — мнение, разделяемое значимыми для респондентов группами лиц.
Таким образом, «общественное мнение» — это по большей части степень попадания населения под влияние элитного дискурса по тем или иным политическим вопросам.
Важно, что объектом критики Цаллера были регулярные опросы в развитых демократических странах. Это значит, что, во-первых, проблемы, связанные со страхом и «фальсификацией предпочтений», не должны радикальным образом искажать результаты. Во-вторых, подразумевается, что в стране присутствует свобода слова и респонденты имеют доступ к информации, а также разнообразию интерпретаций происходящего. Очевидно, что эти условия не соблюдаются в авторитарных режимах. Респонденты могут опасаться высказываться на определенные темы, могут не считать себя компетентными в данном вопросе или вовсе не иметь сильного мнения. Поскольку в автократиях доступ к фактам ограничен, равно как и к альтернативным интерпретациям событий, то респонденты будут с большей вероятностью пересказывать доминирующую позицию, при этом не вкладывая в нее каких-то глубинных смыслов.
В конце марта «Левада-центр» отчитался о 81% россиян, поддерживающих войну. Украинские и западные СМИ ссылались на эти оценки с нескрываемым ужасом. В надежности результатов усомнились многие — «от рэпера Оксимирона до исследователей Алексея Титкова и Константина Сонина». Свежее исследование Филиппа Чапковского и его соавтора Макса Шауба показало, что около 15% респондентов склонны давать социально одобряемые ответы, если их спрашивают о поддержке военных действий. Отвечая на прямой вопрос, 68% респондентов высказались в поддержку действий вооруженных сил РФ в Украине. Но если социологи использовали более завуалированную формулировку (метод «списочного эксперимента»), то поддержка падала до 53%. Более подвержены опасениям говорить правду оказались преимущественно женщины.
53% — это по-прежнему очень много, но это далеко не подавляющее большинство. Из этих 53% кто-то действительно понимает, что происходит и поддерживает вторжение российских войск в Украину, а кто-то просто транслирует доминирующую позицию в СМИ. При этом такая ретрансляция вовсе не обязательно является следствием страха и намеренной попытки скрыть истинную позицию по вопросу. Поскольку в СМИ доминирует позиция «За спецоперацию», то респонденты, недолго думая, ее и воспроизводят. Зачастую эти респонденты крайне аполитичны и могут прицельно не следить и даже избегать новостей о войне. Денис Волков иногда именует эту группу «болотом». Если верить Цаллеру, то именно эта группа без «сильного мнения» и служит усилителем официальной позиции и тем самым создает иллюзию большинства вдобавок к тем, кто не дает правдивых ответов.
Социолог Григорий Юдин называет такие опросы «формирующими» в том смысле, что задавая вопрос о поддержке, респондент вступает в диалог с государством и отвечает не так, как действительно думает, а так, как от него ожидается. Поскольку результаты опросов доступны в СМИ и регулярно тиражируются как проправительственными структурами, так и оппозиционными источниками, то это также имеет своего рода накопительный эффект. Потребители информации регулярно видят поддержку большинства и это имеет существенные демобилизующие последствия как для настроенных против войны граждан, так и для тех, кто не желает погружаться в политику. Ну, а для воинствующих патриотов информация о массовой поддержке служит дополнительным подтверждением верности их курса и стимулирует более уверенное и даже агрессивное поведение.
Распространение опросных данных о провоенном большинстве посылает сигнал гражданам России о том, что чтобы они ни думали, за них уже все решено. Получается своего рода эффект самосбывающегося пророчества. «Мнение народа» имеет ничтожный вес и на него едва ли кто-то ориентируется. Скорее народ ориентируется на официальный дискурс.
Нельзя слепо доверять опросам из диктатуры
Существует мнение, что в военное время проводить опросы — сомнительная затея и лучше бы их и вовсе запретить или не обнародовать. Но эти данные уже были опубликованы и вызвали обсуждение. Поэтому встает закономерный вопрос: как их «читать» так, чтобы в них был какой-то смысл?
Во-первых, как писал социолог Алексей Титков, надо смотреть «не столько на цифры, сколько на буквы». Формулировки имеют огромное значение. После 3 марта в РФ законодательно запрещено называть войну войной и вместо нее используется более безобидный эвфемизм «специальная военная операция». Социологи вынуждены пользоваться обходными путями и спрашивать про «военные действия» («Левада») или «действия российских вооруженных сил в Украине» (Чапковский и Шауб). Сама формулировка может задавать тон ожидаемому ответу.
Во-вторых, на результаты влияет и способ сбора данных. Так, телефонные опросы «завышают» положительные ответы в поддержку войны. «Уличники», вероятно, рассматриваются как более безопасные с точки зрения анонимности. К тому же доля прерванных интервью у них в два раза ниже, чем у «телефонников» (15% против 30%). «Левада-центр», например, не указывает процент отказов и вопросы, на которых респонденты чаще всего прерывают интервью.
В-третьих, мнение респондентов под воздействием внешних обстоятельств (смена власти, революция, переворот, война) может довольно стремительно и радикально меняться. Как правило, это происходит как раз за счет тех, кто идет за большинством, не имеет «сильной позиции» и транслирует доминирующую точку зрения. При смене направления ветра такие респонденты быстро «переобуваются». И это происходит не потому, что они какие-то аморальные, а потому, что в любом обществе большинство граждан политикой не интересуется.
В-четвертых, никто не отменял «эффект наблюдателя». Или применительно к российскому контексту — «эффект майора». В стране с низким уровнем межперсонального доверия и постоянной цензурой участие в опросе — это отнюдь не непринужденная беседа с приятелем в кафе.
Стремление украинской стороны представить россиян «страной орков» совершенно понятно и даже оправданно. Любая война основана на дегуманизации противника и лишении его каких-либо человеческих качеств. Представить, что в России живут такие же люди, как и в других местах, после военных преступлений в Украине сегодня почти невозможно. Однако если мы придерживаемся представлений об изначальном равенстве всех людей, то, хотим мы того или нет, но нужно признать, что в России все еще живут нормальные люди.
Использование опросных данных для доказательства сопричастности вносит вклад в демобилизацию и разрушение остатков демократического сопротивления. Наконец, это служит отличным оружием в руках тех, кто считает некоторые страны или даже нации по определению не способными к демократическим переменам. При этом истории известны случаи политической либерализации, казалось бы, совершенно обреченных на авторитаризм обществ. Например, считалось, что католицизм плохо сочетается с демократией (Италия). Мало кто ожидал в 1940-е гг. развитие стабильной демократии в Японии, чей режим был откровенно шовинистским, репрессивным и милитаристским.
Сложившийся политический режим персоналистской диктатуры в России изо всех сил стремится сделать своих граждан сообщниками и разделить с ними последствия преступных действий в Украине. Бремя восстановления страны после войны и возмещения причиненного вреда неизбежно ляжет на плечи российских граждан независимо от их политических взглядов. Как остроумно заметил политолог Григорий Голосов, «за коZла ответим».
Тиражирование российских опросов вредит антивоенным силам в России
Большинство авторитарных стран не проводят массовые опросы или же организации, их проводящие, являются настолько «придворными», что никому не приходит в голову воспринимать их всерьез. России в этом смысле «повезло», поскольку опросная индустрия более-менее успешно работает с начала 1990-х гг. и результаты независимых агентств до сих пор доступны общественности. Это уникальная ситуация, когда в столь репрессивном и закрытом режиме по-прежнему проводятся независимые исследования. Не знакомые с подобного рода комбинацией аналитики по инерции работают с этими опросами как если бы они были получены в относительно свободной стране.
Опросные данные российских поллстеров ВЦИОМ и ФОМ были незамедлительно подхвачены не только российскими пропагандистами, но и международным сообществом в качестве доказательства всенародной поддержки войны в Украине. Опросы как аналог плебисцитарной процедуры делают всех граждан России соучастниками преступлений в глазах международного сообщества. Социолог Максим Алюков справедливо называет российские опросы «оружием» в руках автократа, которое используется как «объективное» доказательство поддержки россиян и легитимирует вторжение в Украину. Сами опросные данные, подобно результатам выборов в России, посылают сигнал гражданам и оппозиции, что сопротивление бесполезно и тем самым создают самоподдерживающуюся иллюзию большинства.
При этом редко кто обращает внимание на то, что эти опросные цифры наносят репутационный и политический урон антивоенному меньшинству в России и оппозиции за пределами России. Трансляция данных с подавляющей поддержкой войны — это идеальный аргумент для любого рода «ястребиных» и даже откровенно ненаучных позиций, утверждающих, что власть и народ в России составляют единое целое или россияне обладают каким-то «рабским сознанием».
Единение вместо сопротивления
Опросы как метод и форма подачи информации обладают лукавой чертой в виде кажущейся «научной объективности», которая может стать оправданием любого рода дискриминационных практик по принципу гражданства или «ковровых» санкций вплоть до популяризации идей коллективной вины.
Как правило, санкции направлены на тех, кто принимает значимые решения или влияет на них. Когда санкции принимают массовый характер, то под раздачу попадают рядовые граждане, включая тех, кто оказывал сопротивление режиму. Некоторые ошибочно полагают, что это будет стимулировать граждан оказывать сопротивление режиму и подорвет его популярность, хотя ответственность за последствия санкций 2014 года россияне возложили на Запад, а не на российские власти. В итоге вместо сопротивления международное сообщество может спровоцировать «оборонительное единение вокруг знамени», поскольку бремя санкций ляжет в первую очередь на рядовых граждан, а российская пропаганда делает все возможное, чтобы убедить их в том, что Запад стремится их уничтожить.
