Нижняя палата российского парламента 21 июля 2020 года денонсировала соглашение с Казахстаном, по которому российские войска использовали радиолокационную станцию (РЛС) «Днепр» в районе озера Балхаш, являющуюся частью системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН) и контроля космического пространства. Само соглашение было подписано в 2014 году и ратифицировано на пять лет в ноябре 2015-го. Соответственно, оно истекает в декабре 2020 года. Денонсация означает, что Россия решила его не продлевать на последующие трехлетние периоды и, соответственно, покинет РЛС. Окончательное политическое решение по этому поводу было озвучено в июне.
В этой ситуации интерес также представляют два других объекта, по которым Россия должна была принять решение в июне 2020 года, но это решение так и не было анонсировано. Речь идет о том, собирается ли Москва дальше использовать РЛС «Волга» и 43-й узел связи ВМФ в Беларуси, соглашения о которых истекают в июне 2021 года. Таким образом, на фоне общего охлаждения отношений Москвы и Минска в них возникает еще и военно-политическая неопределенность. Эта неопределенность гипотетически может быть прояснена через кейс с РЛС в Казахстане. Здесь же возникает и общий вопрос: почему Кремль, который по традиции считает военное присутствие одним из важнейших внешнеполитических рычагов, готов от такого присутствия отказаться?
Главный принцип военного присутствия
Истекающее соглашение с Казахстаном об использовании РЛС «Днепр» было заключено в развитие многостороннего соглашения от 6 июля 1992 года. Последний документ как раз и стал основой для последующих двусторонних договоренностей об использовании Россией подобных советских систем, оставшихся в бывших советских республиках — в Азербайджане, Беларуси, Казахстане и Украине. С середины 2000-х гг. Россия начала масштабную программу строительства следующего поколения станций — РЛС «Воронеж», которые размещаются на ее территории и делают РЛС в соседних странах объективно ненужными. Сейчас на вооружении находятся семь РЛС «Воронеж» в разных модификациях.
Это позволило отказаться к концу 2000-х гг. сначала от двух РЛС «Днепр» в Украине, в Севастополе и Мукачево, а спустя три года — от РЛС «Дарьял» рядом с азербайджанским городом Габала. Когда в 2017 году в эксплуатацию ввели РЛС под Барнаулом и в Оренбургской области, то их сектора обзора с лихвой перекрыли станцию в Казахстане. То же самое можно сказать и про РЛС «Волга» в Беларуси: с конца 2014 года под Калининградом работает более совершенная РЛС «Воронеж», чья работа на западном направлении дополняется РЛС в Ленинградской области и Краснодарском крае.
Таким образом, спустя четверть века со времени распада СССР потребность России в наземных станциях СПРН полностью (если не с избытком) удовлетворена системами, находящимися на ее собственной территории. И здесь становится очевиден принцип, согласно которому Москва выстраивает свое военное присутствие за рубежом: это присутствие должно сохраняться там, где есть российский внешнеполитический интерес, но оборона России должна зависеть от такого присутствия в минимальной степени или не зависеть вовсе. И отказ от РЛС «Днепр» в Казахстане следует именно этой логике, поскольку российское присутствие в стране все равно сохраняется: на ракетном полигоне Сары-Шаган и космодроме Байконур. Только в сугубо военном смысле эти объекты уже не имеют былого критического значения для России. Если же вспомнить РЛС в Габале, то полный уход российских военных из Азербайджана компенсируется военной базой в Армении — Москва воспринимает эти две страны в значительной мере в контексте их территориального конфликта и может не гнаться за присутствием повсюду.
Тот же принцип работает и в отношении узлов связи военно-морского флота, которые находятся в Беларуси и Киргизии и на сверхдлинных волнах передают сообщения и команды субмаринам, находящимся на глубине вдали от российских берегов. Оба этих узла, 43-й узел в Вилейке и 338-й узел недалеко от Бишкека, имеют дублирующие системы на территории России, и поэтому российский флот легко может обходиться без них. К слову, все российские военные объекты в Киргизии с 2017 года функционируют как объединенная военная база, которая в значительной степени является авиабазой, а не базой флота. Проще говоря, военное присутствие и здесь предстает утилитарным внешнеполитическим инструментом, а не средством обеспечения российской обороны, которое бы ставило Москву в зависимость от желаний и проблем местных правителей.
У этого принципа есть одно исключение — российский оптико-электронный комплекс «Окно» в Таджикистане, который на сегодняшний день представляет для российских военных самую продвинутую систему контроля космического пространства. И даже создаваемая все последние годы на территории России сеть оптико-лазерных и оптико-электронных станций не способна «Окно» заменить. Правда, зависимость что действующей, что любой будущей таджикской власти от Москвы настолько велика, что Кремлю пока не о чем беспокоиться.
Молчание как давление
Молчание России относительно будущего РЛС «Волга» и узла связи с подводными лодками в Вилейке выглядит тем удивительнее, что оно контрастирует с четко заявленным уходом с РЛС в Казахстане, оформленным в соответствии с прописанной в соглашении процедурой. Пока что получается, что Россия не собирается продолжать использование этих военных объектов с середины 2021 года, но и не уведомляет о своем решении Минск. Понятно, что свою роль здесь могло сыграть охлаждение двусторонних отношений на фоне сложной внутриполитической ситуации в Беларуси в свете предстоящих в августе президентских выборов и пандемии. Однако Кремлю можно поставить в вину многое, но только не пускание внешнеполитических ситуаций на самотек.
У России в отношении военных объектов в Беларуси не так много вариантов действий. Просто отказаться от них, как это было восемь лет назад в Азербайджане и как сейчас происходит в Казахстане, затруднительно — нынешнее российское военное присутствие в Беларуси заменить пока просто нечем. Других российских военных объектов в стране нет, а Минск пока на их появление не согласен. Так что здесь ни казахстанский, ни киргизский подходы пока не применимы. Идея дальнейшей интеграции в рамках союзного государства пока также встречает яростное сопротивление в Минске, и тут простой уход с военных объектов может быть воспринят как шаг в сторону «развода».
Россия, судя по всему, просто ждет результатов президентской кампании — насколько устойчивым окажется режим Лукашенко после 9 августа 2020 года, и станет ли в связи с этим глава Беларуси сговорчивее по той интеграционной повестке, на которой настаивает Кремль. Молчание по РЛС и узлу связи ВМФ призвано повысить градус нервозности в Минске. В конце 2018 года можно было ожидать, что Минск постарается использовать вопрос продления российского военного присутствия на этих объектах как средство для торга. В свою очередь для Москвы такое продление тогда представлялось интересным, но не принципиальным условием в торге с Беларусью. Однако Кремль пошел даже дальше и вообще не демонстрирует какого-либо интереса к сохранению своих объектов.
Как следствие, сейчас в качестве вероятного и одновременно умеренного сценария можно предположить, что Кремль своим поведением подталкивает Лукашенко к тому, чтобы тот сам предложил России разместить у себя полноценную военную базу взамен ненужных российских военных объектов. Получится своего рода иезуитская компенсация за отказ от интеграции. Если же в ближайшие месяцы Москва и Минск заявят, что на самом деле они давно договорились о продлении работы РЛС и узла связи ВМФ и просто забыли уведомить об этом публику, — это, как и безмолвный уход с этих объектов, будет означать серьезное дипломатическое поражение Кремля. Однако вряд ли российская власть будет готова такой исход простить.
