В конце июня 2018 года Владимир Путин подписал серию указов о присвоении почетных названий нескольким полкам и дивизиям российской армии. Теперь в России есть 6-й гвардейский танковый Львовский полк, 68-й гвардейский танковый Житомирско-Берлинский полк, 163-й гвардейский танковый Нежинский полк, 381-й гвардейский артиллерийский Варшавский полк, 400-й самоходный артиллерийский Трансильванский полк, 102-й мотострелковый Слонимско-Померанский полк, 90-я гвардейская танковая Витебско-Новгородская дивизия, 150-я мотострелковая Идрицко-Берлинская дивизия и др.
Это политическое действие многое говорит о российской политической системе. И дело тут не в ностальгии российской власти или параноидальном стремлении Кремля раз за разом напоминать всем о 1945 годе. Во внутренней политике это символически обозначает воссоздание уменьшенной копии советской армии — единственно возможной модели вооруженных сил в российской авторитарной системе. К тому же такой жест дополнительно легитимирует эту систему в глазах общества. А во внешней политике он закрепляет конфронтацию Москвы с Западом.
Тайна «потерянной армии»
Российское общество и российская власть по-разному воспринимают первые постсоветские годы, но в одном они точно сходятся — это было время «развала армии». Масштаб армейского коллапса действительно ужасал. В 1989 году армия еще была способна воевать в Афганистане. Да, с потерями (14 тысяч погибших и около 50 тысяч раненых за почти 10 лет войны), да, без надежды на победу, но воевать и сохранять дружественный режим Мохаммада Наджибуллы. Но уже в 1994 году в Чечне случилась военная катастрофа: за 21 месяц кампании погибли от 5 до 14 тысяч солдат, до 20 тысяч получили ранения. Та война, кроме потерь, запомнилась россиянам полной утратой контроля над ситуацией со стороны армии и спецслужб, дефицитом систем связи, техники и даже униформы. Ни в обществе, ни во власти не было понимания, почему так произошло.
Отсюда и появилось представление о том, что ужас войны и бессилие России стали следствием попытки создать демократическое государство и воспринять капитализм. Это представление стало одним из факторов, открывших дорогу для восстановления авторитарного режима в стране. Режима, который отрицает свободу и частную инициативу, для которого наличие мощной армии, наследующей «героической советской армии», является одним из столпов легитимности.
Главное логическое противоречие здесь заключается в том, что на момент распада СССР в России просто не было армии. Советская армия после 1945 года находилась за пределами России. К концу 1980-х гг. ВС СССР формально насчитывали 3,9 млн человек, хотя разница между списочной и реальной численностью войск (т.н. «некомплект») могла достигать, по данным авторов книги «Советская Армия в годы „холодной войны“ (1945−1991)», сотен тысяч человек. Об этом свидетельствуют и цифры призыва в те годы: 650−750 тысяч новобранцев каждую весну и осень шли в армию при 2-годичной службе. На них приходилось не более 500−600 тысяч офицеров.
Из всей этой массы войск 600 тысяч находились в странах Варшавского договора (из них в одной Германии — 340 тысяч) и Монголии. Это были самые подготовленные, укомплектованные и оснащенные советские силы: во-первых, они находились на передовых рубежах в противостоянии с НАТО, во-вторых, они базировались за границей СССР и туда отбирали лучших офицеров и солдат. Даже в Афганистане солидная часть советских командиров имела опыт службы в ГДР или других странах-союзницах СССР.
Еще примерно 1,5 млн советских военных служили в республиках СССР, кроме России. Из них больше половины располагались в Украине, Беларуси, Молдове и странах Балтии. Там же находились склады и базы техники для развертывания сил второго эшелона на случай войны с НАТО. Новые вооружения и техника поступали в первую очередь туда (а до 1989 года — еще в Афганистан) — поближе к потенциальному театру военных действий. Там же и базировались соединения, названные в честь европейских городов и регионов.
На территории собственно России формально находилось 1,3 млн советских военнослужащих (плюс военный персонал научно-исследовательских учреждений министерства обороны, университетов, ремонтных заводов и т. д). Среди них львиную долю составляли флот и ядерные силы, почти целиком находившиеся именно в России. Они насчитывали свыше 400 тысяч и свыше 300 тысяч человек соответственно.
Среди сухопутных частей на российской территории в основном находились части сокращенного состава, которые в случае войны с НАТО должны были пополняться резервистами и новобранцами и отправляться воевать на запад. Также к ним относились базы хранения устаревшего оружия, техники и обмундирования. Уровень подготовки офицеров в таких частях был, естественно, крайне низким.
Начавшийся в конце 1980-х гг. вывод советских войск из Восточной Европы должен был по плану завершиться в 1994 году. Распад СССР смешал все карты в логистике этого процесса. Помимо передислокации и сокращения советской армии уже тогда была очевидна острая необходимость ее глубокого реформирования. В итоге к началу Чеченской войны у России объективно не было ни людей, ни достаточного количества техники для действий в локальных конфликтах.
Безопасные для Кремля силы
В последующие годы мало что изменилось, за исключением того, что сократилась численность ядерных сил и флота. Летом 1999 года Россия проводила первые после распада СССР масштабные военные учения «Запад». Одновременно с этим она не могла собрать группировку в 100 тысяч человек для борьбы с боевиками в Чечне и Дагестане при формальном наличии армии численностью более 1 млн человек. Только после войны августа 2008 года с Грузией Москва взяла курс на преобразования вкупе с масштабным перевооружением.
Ключом к пониманию, почему почти два десятилетия Кремль ничего не мог изменить в российской армии, является фундаментальное политическое противоречие. С одной стороны, ему нужны были эффективные вооруженные силы. С другой, эти ВС должны были быть лояльны ко все более коррумпированной и авторитарной российской власти. Эта цель выглядела тем более актуальной на фоне попыток переворота с участием армии в 1991 и 1993 годах. Главное, чтобы офицерский корпус оставался покорным и ни в коем случае не превосходил правящий класс по своими моральным и интеллектуальным качествам. Российская власть хотела получить армию, готовую защищать интересы этой власти в современных конфликтах и не задающую лишних вопросов.
Только к концу 2000-х у Кремля появилось понимание, как разрешить указанное противоречие, и достаточное количество ресурсов для этого. Списочная численность ВС сохранялась на уровне 1 млн человек. Это избыточно для реальных потребностей обороны России, но позволяет поддерживать статус одной из крупнейших военных держав мира. Также это является страховкой от того, что в условиях слабости институтов и гражданского общества армия начнет претендовать на политическую роль — в большой армии неформальная коммуникация офицеров и подразделений затруднена.
Внутри этой армии были созданы силы, способные воевать. Они пока раздроблены достаточно, чтобы не представлять угрозу Кремлю, и собираются только на поле боя. Именно поэтому даже в Украине и Сирии у России воюют в основном не строевые части, а сводные соединения. Из разных подразделений собираются батальонные тактические группы, авиационные эскадрильи
При этом доходы офицерского корпуса серьезно увеличены — до уровня выше среднего по стране. Это позволило сделать офицеров бенефициарами российского авторитаризма и повысить их мотивацию.
Кремль постарался воспроизвести уменьшенную копию поздней советской армии. Только такая модель отвечает его внутри- и внешнеполитическим потребностям, как она отвечала схожим потребностям большевиков. К тому же еще с конца 1970-х и в 1980-е гг. для этой армии была разработана теория применения высокоточного оружия и электронных систем управления войсками. То есть ничего не надо было придумывать с нуля.
Официальное присвоение российским частям советских почетных названий призвано символически оформить эти усилия и дополнительно легитимировать авторитарный режим в глазах россиян. Но первая проблема здесь в том, что российская власть и вправду может поверить, что обладает армией, способной, как и 30 лет назад, воевать против Запада. Вторая проблема: в последние несколько веков армия, защищающая интересы узкой правящей группы вместо государства и общества, никогда не бывала успешной. И вряд ли наличие Берлинской дивизии под Ростовом-на-Дону или Трансильванского полка в Уральских горах может это изменить.
